— Мне так повезло! — закончил он свой рассказ. Потирая кисти рук, он уселся на табурет и заказал пива.
— Пожалуй, даже слишком, — кивнула Флик.
— Что ты имеешь в виду?
— Возможно, это какой-то трюк.
Мишель был возмущен — несомненно, его раздражал скрытый намек на его излишнюю доверчивость.
— Не думаю.
— За тобой следили?
— Нет, — твердо сказал он. — Разумеется, я проверял.
Флик постаралась отогнать от себя тревогу.
— Значит, Брайан Стэндиш погиб, а трое других в заключении — мадемуазель Лема, Жильберта и доктор Буле.
— Остальные погибли. Немцы выставили тела убитых в перестрелке. А те, кто выжил — Гастон, Женевьева и Бертран, — были расстреляны на площади в Сан-Сесиле.
— Боже мой!
Они немного помолчали. Флик угнетала мысль о том, сколько людей погибло и испытало страдания ради успеха этой операции.
Мишелю принесли пиво. Одним глотком он осушил половину бокала и вытер губы.
— Полагаю, ты вернулась, чтобы совершить еще одну атаку на шато.
Она кивнула.
— Но по легенде мы собираемся взорвать железнодорожный туннель в Марле.
— Это хорошая идея, это в любом случае стоит сделать.
— Но не сейчас. Двоих из моей группы взяли в Париже, и они должны были заговорить. Они расскажут легенду — они не имеют понятия о реальной цели операции, — и немцы будут уверены, что надо удвоить охрану железнодорожного туннеля. Мы предоставим это Королевским ВВС, а сами сосредоточимся на Сан-Сесиле.
— Что я могу сделать?
— Нам нужно где-то переночевать.
Он ненадолго задумался.
— В погребе у Жозефа Лаперье.
Лаперье был производителем шампанского. Тетя Мишеля, Антуанетта, некогда служила у него секретарем.
— Он один из нас?
— Сочувствующий. — Он сухо усмехнулся. — Теперь все сочувствующие. Все считают, что вторжение состоится со дня на день. — Он испытующе посмотрел на нее. — Думаю, что в этом они правы…
— Да, — не уточняя, сказала она. — Насколько велик этот подвал? Нас ведь пятеро.
— Он очень большой, там можно спрятать пятьдесят человек.
— Отлично. Кроме того, мне нужна на завтра машина.
— Чтобы доехать до Сан-Сесиля?
— И потом, чтобы добраться до самолета, если мы останемся в живых.
— Ты ведь понимаешь, что не сможешь воспользоваться обычной площадкой в Шатель? Гестапо о ней знает — меня взяли именно там.
— Да. Самолет придет на другую площадку, в Ларок. Я дала соответствующие инструкции.
— Картофельное поле? Это хорошо.
— Так что насчет машины?
— Фургон есть у Филиппа Мулье. Он доставляет мясо во все немецкие части. В понедельник он выходной.
— Я его помню, он сочувствует нацистам.
— Сочувствовал. И четыре года наживал на них деньги. Так что теперь он боится, что вторжение удастся, и после того, как немцы уйдут, его повесят как коллаборациониста. Он страстно желает чем-нибудь нам помочь, доказать, что он не предатель. Он даст нам свой фургон.
— Пригони его завтра к погребу к десяти часам утра.
Он коснулся ее щеки.
— Может, проведем ночь вместе? — Он улыбнулся своей прежней улыбкой и, как и раньше, лукаво посмотрел на нее.
Флик почувствовала, как в ней что-то шевельнулось, но это ощущение было не таким сильным, как в прежние дни. Когда-то она возбуждалась от одной этой улыбки, но теперь это было лишь воспоминание о былой страсти.
Желая быть честной, она хотела бы сказать ему правду, но это могло поставить под угрозу выполнение всей операции. Она нуждалась в его сотрудничестве. Или это просто предлог? Может, ей просто не хватает смелости?
— Нет, — сказала она. — Мы не можем провести эту ночь вместе.
Он явно огорчился.
— Из-за Жильберты?
Она кивнула, но, не в силах солгать, добавила:
— Ну, отчасти.
— А что за другая часть?
— Мне совсем не хочется устраивать эту дискуссию в разгар важной операции.
Он выглядел расстроенным, почти испуганным.
— У тебя есть кто-то другой?
Она не смогла причинить ему боль.
— Нет, — солгала она.
Он пристально посмотрел на нее.
— Боже! — наконец сказал он. — Как я рад!
Флик себя возненавидела.
Допив свое пиво, Мишель встал с табурета.
— Дом Лаперье находится на шемэн де ла Карьер.
[50]
Туда идти примерно полчаса.
— Я знаю эту улицу.
— Пожалуй, я пойду договорюсь с Мулье насчет автофургона. — Он обнял ее и поцеловал в губы.
Флик почувствовала себя отвратительно. Отрицая, что у нее есть кто-то другой, она вряд ли могла отказаться от поцелуя, но целоваться с Мишелем было нелояльно по отношению к Полу. Она закрыла глаза и пассивно дожидалась, пока он ее отпустит.
Мишель не мог не заметить отсутствие энтузиазма с ее стороны. Задумчиво посмотрев на нее, он сказал:
— Увидимся в десять, — и ушел.
Флик решила уйти через пять минут и заказала Иветте еще один скотч.
Пока она пила свою порцию, над дверью замигал красный сигнал.
Не говоря ни слова, все присутствующие сразу пришли в движение. Крупье остановил колесо рулетки и перевернул ее так, что она стала похожа на обычную крышку стола. Карточные игроки смели свои ставки и надели пиджаки. Иветта убрала бокалы со стойки и поставила их в раковину. Меме Режи погасила свет — теперь комната освещалась только мигающим красным сигналом.
Флик подобрала с пола свой саквояж и положила руку на пистолет.
— Что происходит? — спросила она у Иветты.
— Полицейский рейд, — ответила та.
Флик выругалась. Что за дьявольское невезение — быть арестованной за участие в запрещенной азартной игре!
— Александр снизу подал нам сигнал, — пояснила Иветта. — Скорее уходите! — Она указала на другой конец помещения.
Посмотрев туда, куда показывала Иветта, Флик увидела, как Меме Режи входит в нечто похожее на шкаф. Пока она смотрела, Меме отодвинула висевшие для виду старые пальто, за ними обнаружилась дверь, которую она поспешно открыла. Игроки начали покидать помещение через эту дверь. «Может, еще успею уйти», — подумала Флик.
Красный сигнал перестал мигать, и в главную дверь начали барабанить. В темноте Флик пересекла комнату и присоединилась к мужчинам, протискивавшимся через шкаф. Вслед за толпой она очутилась в пустой комнате. Пол здесь был сантиметров на тридцать ниже, чем она ожидала, и Флик догадалась, что это квартира над соседним магазином. Они сбежали вниз по лестнице и действительно оказались в заброшенном магазине колбасных изделий с грязным мраморным прилавком и пыльными стеклянными витринами. Жалюзи на окне были опущены так, чтобы с улицы ничего не было видно.
