Через заднюю дверь они вышли наружу. Там оказался грязный двор, окруженный высокой стеной. Дверь в стене вела в переулок, а переулок выводил на следующую улицу. Когда они вышли на улицу, мужчины разошлись в разных направлениях.
Флик быстро пошла прочь и вскоре оказалась одна. Тяжело дыша, она сориентировалась и направилась к собору, где ее ждали остальные Галки.
— Боже мой, — прошептала она, — оставалось всего чуть-чуть.
Переведя дыхание, она совсем по-другому оценила налет на игровой клуб. Он произошел через несколько минут после того, как Мишель ушел. Флик не верила в совпадения.
Чем больше она размышляла об этом, тем больше убеждалась, что тот, кто стучал в дверь, искал именно ее. Она знала, что небольшая группа людей еще до войны играла здесь по-крупному, и местная полиция, несомненно, об этом знала. Почему же они внезапно решили закрыть казино? А если не полиция, то это должно быть гестапо. Причем игроки его в действительности не интересуют. Гестаповцы приходят за коммунистами, евреями, гомосексуалистами — и шпионами.
История о побеге Мишеля с самого начала возбудила у нее подозрения, но ее частично разубедила та настойчивость, с которой он уверял, что за ним не следили. Теперь она считала иначе. Его побег подстроен точно так же, как и «спасение» Брайана Стэндиша. За этим стоит изощренный ум Дитера Франка. Кто-то проследил Мишеля до кафе, догадался о существовании потайной комнаты на втором этаже и понадеялся застать ее там.
В этом случае Мишель все еще находится под наблюдением. Если он и дальше будет проявлять беспечность, то гестапо придет за ним к дому Филиппа Мулье, а утром он приведет гестаповцев прямо к погребу с шампанским, где прячутся Галки.
«И что же, — думала Флик, — мне теперь с этим делать?»
День девятый
Понедельник, 5 июня 1944 года
Глава сорок шестая
Мигрень у Дитера началась вскоре после полуночи, когда он стоял в своем номере в гостинице «Франкфурт» и смотрел на постель, которую уже никогда не разделит со Стефанией. Если бы он мог заплакать, боль ослабла бы, но слезы не приходили, поэтому он сделал себе инъекцию морфия и свалился на стеганое покрывало.
Перед рассветом его разбудил телефон. Звонил Вальтер Гёдель, адъютант Роммеля.
— Что, началось вторжение? — еле ворочая языком, спросил Дитер.
— Пока нет, — ответил Гёдель. — В Ла-Манше сегодня плохая погода.
Усевшись на постели, Дитер помотал головой, чтобы изгнать оттуда остатки тумана.
— Тогда что?
— Сопротивление явно чего-то ждет. Сегодня ночью по всей Северной Франции наблюдался всплеск саботажа. — Голос Гёделя, и без того не слишком приветливый, опустился до арктического холода. — Считалось, что предотвратить это — ваша задача. Что вы делаете в постели?
Захваченный врасплох Дитер попытался обрести привычное самообладание.
— Я вишу на хвосте у самого важного из всех лидеров Сопротивления, — сказал он, отчаянно пытаясь, чтобы его слова не походили на самооправдание за допущенный провал. — Вчера вечером я почти ее поймал. Сегодня я ее арестую. Не беспокойтесь — к завтрашнему утру мы будем брать террористов сотнями. Я вам это обещаю. — Он тут же пожалел о последних четырех словах, которые прозвучали слишком умоляюще.
Гёделя это не тронуло.
— Вероятно, послезавтра уже будет слишком поздно.
— Я знаю… — Дитер осекся. Линия отключилась — Гёдель повесил трубку.
Положив трубку на рычаг, Дитер посмотрел на часы. Было четыре часа утра. Он встал с постели.
Мигрень прошла, но голова кружилась — то ли от морфия, то ли от неприятного телефонного звонка. Выпив стакан воды и три таблетки аспирина, он начал бриться. Намыливая лицо, он нервно перебирал события прошедшего дня, спрашивая себя, сделал ли он все возможное.
Оставив лейтенанта Гессе возле бара «У Режи», он последовал за Мишелем Клэре к Филиппу Мулье, поставщику свежего мяса в рестораны и военные кухни. Контора выходила прямиком на улицу, жилые помещения находились на втором этаже, сад — сбоку. Дитер наблюдал за домом в течение часа, но оттуда никто так и не вышел.
Решив, что Мишель решил там заночевать, Дитер нашел бар и позвонил оттуда Гансу Гессе. Ганс на мотоцикле подъехал к нему в десять часов. Лейтенант рассказал Дитеру о загадочной пустой комнате над баром «У Режи».
— Там, наверное, есть какая-то система раннего предупреждения, — предположил Дитер. — Барменша внизу подает сигнал, если появится кто-то подозрительный.
— Думаете, Сопротивление использовало это место?
— Возможно. Я бы предположил, что Коммунистическая партия проводила здесь собрания, и Сопротивление унаследовало эту систему.
— Но как они ушли вчера вечером?
— Люк под ковром или что-нибудь в этом роде — коммунисты должны были подготовиться ко всяким неприятностям. Ты арестовал барменшу?
— Я арестовал всех, кто там был. Сейчас они в шато.
Дитер оставил Ганса следить за домом Мулье, а сам поехал в Сан-Сесиль. Там он допросил испуганного владельца, Александра Режи, и за несколько минут выяснил, что попал пальцем в небо. Там вовсе не прятались участники Сопротивления и не собирались члены Компартии, а был просто нелегальный игровой клуб. Тем не менее Александр подтвердил, что вчера вечером Мишель Клэре туда приходил. И, как сказал Александр, встречался там со своей женой.
Для Дитера это означало еще один досадный промах. Он брал участников Сопротивления одного за другим, но Флик все время от него ускользала.
Побрившись и вытерев лицо, он позвонил в шато, чтобы заказать себе машину с водителем и двумя гестаповцами. Одевшись, он направился на кухню отеля, чтобы попросить с полдесятка горячих круассанов, которые он завернул в льняную салфетку. После этого он вышел на улицу, погрузившись в прохладу летнего утра. В предрассветной тиши башни собора отливали серебром. У гостиницы его уже ждал предоставленный гестапо быстрый «ситроен».
Он дал водителю адрес дома Мулье. Ганса Гессе он обнаружил у входа в сарай в пятидесяти метрах дальше по улице. За ночь никто не входил и не выходил, сообщил Ганс, так что Мишель должен быть там. Дитер велел водителю подождать за углом и встал рядом с Гансом, поедая вместе с ним круассаны и наблюдая, как солнце встает над крышами города.
Им пришлось долго ждать. Бесполезно протекали часы и минуты, и Дитер с трудом сдерживал свое нетерпение.
Потеря Стефании тяжелым грузом легла ему на сердце, но он уже оправился после первого шока и снова обрел интерес к войне. Он думал о силах союзников, концентрировавшихся на юге или востоке Англии, о судах с живой силой и техникой, готовых превратить в поле боя тихие приморские города Северной Франции. Он думал о французских саботажниках — вооруженных до зубов благодаря сброшенным на парашютах оружию, боеприпасам и взрывчатке, готовых атаковать обороняющихся немцев с тыла, готовых вонзить нож им в спину и роковым образом подорвать способность войск Роммеля к маневру. Стоя возле двери сарая и ожидая, пока террорист-любитель закончит завтракать, он ощущал себя дураком и импотентом. Может быть, он и сумеет пробраться к самому сердцу Сопротивления, но это была лишь надежда.
