Муж пожал плечами:
— Не знаю!
Никто не произнес ни слова — возможно, потому что это требовало сверхчеловеческих усилий — до того момента, как человек двадцать дикарей остановились метрах в трехстах от них, присели на корточки полукругом и, подняв головы, стали внимательно их разглядывать, опершись на длинные луки и острые копья.
— Это гуаарибы? — еле слышно с надеждой проговорил Густаво Генри.
— Не имею представления! — чистосердечно признался Мигель Дельгадо; его искренность делала ему честь, но товарищам легче от этого не становилось. — Правда, они не похожи на пемонов, но поскольку на них нет боевой раскраски, это могут оказаться и вайка, и гуаарибы, и пиароа.
— А в чем разница? — спросил Король Неба.
— В том, что вайка попытаются снять нас отсюда выстрелами из лука, а вот гуаарибы, вполне возможно, попытаются спасти.
— Как?
— Они найдут как. Однако я сомневаюсь, что это настоящие «длинные лапы». Как правило, они не уходят далеко от гор.
— Они несут с собой котлы? — неожиданно спросил Густаво Генри.
— Котлы? — удивился Джимми Эйнджел. — Что это еще за котлы такие?
— Кастрюли. Большие, блестящие металлические кастрюли. Если они несут их с собой, значит, собираются обменять на шкуры. В таком случае они могут оказаться настоящими гуаарибами.
Они напрягли зрение, но вскоре поняли, что это бесполезно.
— У них с собой огромные корзины. Возможно, внутри них и находятся кастрюли, но я не могу разглядеть.
Эти дикари напомнили Джимми Эйнджелу группу индейцев, которые как-то раз трое суток просидели вокруг «Джипси Моза», не сводя с самолета взгляда, а они с Диком Карри тем временем умирали от страха.
Судя по всему, у них были те же привычки, потому что, усевшись в точно таком же положении, они лишь созерцали любопытную картину, которую, должно быть, представляли для них четверо «разумных», кое-как примостившихся на крохотном выступе священной горы.
Через час стало ясно, что их терпение по-прежнему не имеет границ.
— Что они делают? — поинтересовалась Мэри Эйнджел.
— Ничего, — отозвался Мигель Дельгадо. — Эти люди никогда не торопятся. Они лишь наблюдают за нашими действиями.
— И чем же, по их мнению, застряв здесь, мы занимаемся?… Танцуем?
— Они и не подозревают, что мы застряли. Наверняка они думают, что мы взобрались сюда ради нашего же собственного удовольствия.
— Они что, сумасшедшие?
— Сумасшедшие?… — возмутился собеседник. — Вовсе нет! Они очень разумны. Просто им даже не приходит в голову, что кто-то до того свихнулся, что поднялся на вершину тепуя на летательной машине и теперь не знает, как с него спуститься.
— Похоже, ты прав.
— Поэтому они так и будут сидеть до тех пор, пока не надоест.
— И что мы можем сделать?
— Ничего. Ни одному белому человеку в жизни не удалось выучить ни слова из их языка, и поэтому неизвестно, как попросить их о помощи.
— Думаешь, я поверю, будто им даже не приходит в голову, что мы в опасности? — спросил Джимми Эйнджел.
— Для большинства туземных племен «разумные» — высшие существа, которые располагают огромными кораблями, строят города из цемента и даже используют машины, которые летают. Однако они считают, что мы ведем себя нелепо: например, готовы костьми лечь ради нескольких алмазов, от которых никакого проку. — Венесуэлец пожал плечами, словно давая понять, что такой подход не лишен логики. — А сейчас они, вероятно, думают, что с нашей стороны это какая-то новая прихоть, цель которой им все равно не понять.
— Вот мерзавцы! А может, нам покричать? Мы могли бы жестами показать, что хотим спуститься.
— Если мы будем им кричать, мы их оскорбим, и они тут же отправятся восвояси, — уверенно сказал Густаво Генри.
— Почему?
— Потому что их обычаи сильно отличаются от наших. У них не принято кричать, только если они не собираются биться насмерть. Скорее всего, они решат, что мы их прогоняем, потому что не хотим, чтобы они видели, чем мы тут занимаемся.
— Хорошенькое дело!.. Тогда какой нам толк, что они там расселись?
— Если это гуаарибы, толк есть, — настаивал венесуэлец. — Их зовут «длинные лапы», потому что они кочуют и никогда подолгу не задерживаются на одном месте. А поскольку в горах реки быстрые, напористые и полноводные, они придумали хитрый способ наведения мостов над бездной. Взбираются вверх, как белки, и, думаю, вполне способны вскарабкаться сюда.
— Господи! — жалобно воскликнула Мэри Эйнджел. — Неужели нет никакого способа заставить их понять, что мы хотим спуститься?
— Они слишком далеко, и мне ничего не приходит в голову, — признался Густаво Генри.
Прошел еще час.
Все та же картина.
Дикари не шевелились.
«Разумные» ждали.
Отчаяние росло.
Неожиданно Мигель Дельгадо возбужденно воскликнул:
— Нам нужно снять одежду!
— Что ты сказал? — растерянно переспросил Король Неба.
— Что нам надо раздеться, — повторил он. — Если мы снимем одежду и обувь, они, возможно, поймут, что мы хотим из «разумных» превратиться в обыкновенных людей. И придут к заключению, что обыкновенные люди, босые, голые и безоружные, оказавшиеся посередине каменной стены, находятся в опасности.
— Но!..
— Сейчас не время спорить! Надо попытаться.
Сначала они сняли ботинки и швырнули их в пропасть. Вслед за ботинками полетели рубашки, шляпы, штаны, оружие и даже трусы, и они остались в чем мать родила под внимательным взглядом группы туземцев, которых как будто и правда озадачил ворох одежды, свалившийся с неба.
Они начали переговариваться, хотя при этом не изменили позы, поэтому Мигель Дельгадо повернулся к Мэри.
— Встань-ка! — попросил он. — Пусть увидят твою грудь и поймут, что ты женщина.
— Зачем?
— Чтобы они решились. У них женщины и дети священны, их жизнь никогда не подвергают опасности, и если они тебя увидят, то поймут, что что-то неладно. Пожалуйста!
Мэри Эйнджел колебалась лишь какое-то мгновение. Затем муж помог ей очень медленно подняться на ноги, чтобы она могла открыть взглядам воинов свою наготу и хрупкость.
Те снова начали совещаться.
Этому не было видно конца.
Ожидание изматывало.
И тут Мэри Эйнджел начала плакать, кричать и рвать на себе волосы, выразительно показывая, как она напугана.
Последнее совещание, и наконец туземцы, по-видимому, приняли решение, поэтому они встали и разделились на две группы.
