Перед таким предложением устоять невозможно, а он терпеть не мог искушений, зная по опыту, что так и не научился им сопротивляться.
Однако что ему известно — да вообще кому-либо! — об огромной неисследованной территории, которую называют Гвианским щитом?
Какие ветры, какие потоки или какие горы ждут пилота там, где до сих пор никто не летал?
По крайней мере, неизвестно, что кто-то летал и вернулся, чтобы об этом поведать.
К середине утра следующего дня он уже успел изучить немногочисленные и весьма приблизительные карты этого обширного региона, какие только можно было найти в Панаме: хребет Серра-Парима, хребет Серра-Пакарайма, гора Рорайма,
[17]
река Ориноко, река Карони… Названия, разбросанные там и сям, не заслуживающие ни малейшего доверия, и ни одной отметки, ни одной хотя бы ориентировочно указанной высоты. Единственный пункт дозаправки, Сьюдад-Боливар, так далеко, что не существует никакой возможности до него дотянуть, не рухнув вниз посреди сельвы.
Проклятие.
Это безумие.
Очередной фортель в его короткой жизни, наполненной подобными безумными поступками!
Но это было невероятное искушение, поэтому, встретившись с элегантным господином с впечатляющей золотой цепью, он с ходу объявил:
— Вам потребуется одежда для полета.
— Она у меня есть.
— И вам придется путешествовать без багажа.
— Я никогда им не пользуюсь.
— А куда вы денете свою элегантную одежду?
Джон МакКрэкен снял пиджак, вынул все из карманов и преспокойно швырнул его в темноту панамской улицы.
— Одежда — это всего лишь одежда, — сказал он.
Джимми Эйнджел сначала опешил, а потом с шумом выдохнул.
— Ладно! — кивнул он. — Вылетаем на рассвете.
За полчаса до того, как над перешейком, разделяющим два самых больших океана на земле, встало солнце, три аппарата запустили двигатели, и с рассветом потрепанный белый «Бристоль-Пипер» Короля Неба начал разгоняться по длинной взлетной полосе, стремясь оторваться от земли раньше, чем цветущие фламбояны,
[18]
маячившие в конце дорожки, поцарапают ему брюхо.
Уже в воздухе, дожидаясь взлета обоих бывших бомбардировщиков «Кертисс»
[19]
— машин медленных и тяжелых, хотя не в пример более надежных, чем легчайший биплан, выступающий в роли их проводника, — он описал широкий круг, пролетая над проржавевшим грузовым судном, которое буксировали через шлюзы.
Еще один круг — своего рода знак прощания с цивилизованным миром, — и Джимми Эйнджел немедленно развернул нос самолета на восток. Вечно шумный и неугомонный город Панама мало-помалу остался позади.
Сидя за спиной пилота, Джон МакКрэкен глядел по сторонам с удивлением человека, который впервые ощутил, что земля исчезла у него под ногами.
Он задыхался в страшно неудобном кожаном комбинезоне, подбитом овчиной, пот лил с него градом, однако в отношении одежды пилот был непреклонен:
— Там, наверху, нельзя сидеть в кожаной куртке: есть риск, что ее сорвет ветер. И поверьте: как бы вам сейчас ни было жарко, совсем скоро вы задрожите от холода.
Как-то не верилось, что в тропиках можно дрожать от холода, однако ничего не попишешь: американец в этом деле собаку съел, не будешь же вот так, с кондачка, оспаривать его приказы.
Если не обращать внимания на жару, то от развернувшейся внизу картины невозможно было оторвать глаз, поскольку Джимми Эйнджел решил направиться прямо к Карибскому морю, следуя курсом канала, чтобы и пассажир, и летевшие в хвосте новички могли полюбоваться величайшим произведением инженерного искусства, возведенным человеком на земле.
Кулебрская выемка, проход в несколько сотен метров, который делил надвое высокую гору сплошного камня и который целых десять лет прорубали тысячи рабочих со всего света, наверняка поражал воображение всякого, кто проплывал через него на корабле. Однако у тех, кто имел возможность — как сейчас шотландец — посмотреть на него с пятисотметровой высоты, рот невольно открывался от изумления.
Огромное озеро Гатун, питавшее шлюзы, а немного в стороне беспорядочное скопление домишек Колона: сразу видно, что город вырос из поселка рабочих, занятых на строительстве канала, — исчезли, отступив перед морем, усеянным клочьями белой пены. Порывистый северо-западный ветер вытолкнул в него самолет с такой силой, будто хотел вытряхнуть из многострадального «Бристоля» все его содержимое.
Время от времени Джимми Эйнджел описывал большой круг, чтобы зайти в хвост «Кертиссам», а затем, обогнав их, поприветствовать пилотов взмахом руки. Хотя во рту у МакКрэкена все пересохло, как только они поднялись в воздух, он почувствовал себя немного спокойнее, видя, как уверенно действует человек, от которого сейчас зависела его жизнь.
И вот наступил холод.
Он был почти желанным.
Позже они пролетели над архипелагом Сан-Блас с его россыпью лодок, бросивших якорь в бухтах с подветренной стороны, а затем продолжили полет над морем, не теряя из виду берег, на котором уже вырисовывались темные вершины горной цепи Серрания-дель-Дарьен.
Спустя два часа они начали спускаться над петлей залива Урабá, чтобы приземлиться на пыльной полосе, украденной у густых зарослей, где-то в километре от первых домов Турбо.
Спрыгнув на землю, Джимми Эйнджел проследил взглядом за экс-бомбардировщиками: те все подпрыгивали и подпрыгивали, пока не остановились в нескольких метрах, и повернулся к пассажиру, чтобы спросить у него с неизменной улыбкой на устах:
— Ну и как вам?
— Здорово!
— А ведь это были цветочки. — Летчик кивнул в сторону высокой цепи гор, маячившей вдали. — Вот где нас ждут ягодки!
— Как высоко нам предстоит подняться?
— Богота находится на высоте немногим больше двух тысяч шестисот метров над уровнем моря, — прозвучал обескураживающий ответ. — Так что судите сами. — Пилот подмигнул пассажиру. — С сердцем проблем нет?
— Нет, насколько мне известно.
— Это хорошо, поскольку некоторые во время подъема отдают концы, а мне что-то не улыбается лететь с покойником. Это приносит несчастье. — И уже другим тоном добавил: — Еще не поздно изменить решение.
