Я была настолько очарована его неторопливыми ухаживаниями, этими незаметными шажками, неуклонно приближавшими его ко мне – пусть даже на десятые доли дюйма! – что совершенно расслабилась. Я даже почти перестала следить за Селией и Гарри. Регулярно получая некое новое для меня удовольствие, я попросту позабыла о том, что совсем недавно испытывала мучительное желание обладать Гарри. Я испытывала полную уверенность в том, что именно я являюсь хозяйкой поместья – с этим ныне соглашались абсолютно все, – и более не испытывала потребности управлять номинальным хозяином Широкого Дола. Гарри вполне мог оставаться моим партнером по общему делу. Но раз уж теперь я чувствовала себя на этой земле в полной безопасности, то в качестве любовника он мне больше нужен не был.
Как ни странно, именно Селия разрушила воцарившийся в нашем доме мир и покой, хотя она более всех остальных стремилась сохранить этот маленький благословенный оазис. И сама же пострадала от этого не меньше всех остальных. Разумеется – ведь она была Селией! – эта ошибка у нее случилась из-за любви и нежности. Но если бы она в тот раз промолчала, если бы она заставила себя молчать хотя бы до конца того лета, все еще могло бы сложиться иначе и я сейчас рассказывала бы совсем иную историю.
Но промолчать Селия не сумела. Ее мать постоянно упрекала ее за то, что они с Гарри спят в разных спальнях. Моя мать постоянно твердила, что молодые супруги непременно должны родить сына, чтобы у «нашего ангела», наконец, появился братик. Селию мучила совесть, каждый вечер во время молитвы напоминавшая ей, что свой супружеский долг она так до конца и не выполнила, ибо знала, что тот ребенок, которого Гарри так любит, рожден не ею. Но самым главным – и для Селии, и для Гарри, и, разумеется, для меня – было то, что Селия постепенно училась любить своего мужа.
Гарри, которого она теперь имела возможность наблюдать постоянно и за завтраком, и за обедом, и в течение дня, оказался отнюдь не тираном и не чудовищем, а, напротив, человеком мягким и добродушным. Селия слышала, как мать упрекает его, точно мальчишку, за то, что он опоздал к ланчу; слышала, как сестра высмеивает его новомодные идеи относительно ведения хозяйства, и каждый раз убеждалась, что и упреки, и подтрунивания он воспринимает с неизменной солнечной улыбкой. Точно так же, с улыбкой, он согласился и с тем устройством их супружеской жизни, какое предложила ему Селия, и никогда не пытался отпереть ту дверь, что соединяла их спальни, хотя она знала, что ключ у него есть. Он всегда входил к ней только из коридора и обязательно стучался. Приветствуя по утрам жену, Гарри почтительно целовал ей руку, а прощаясь на ночь, нежно целовал в лоб. С тех пор как мы вернулись из Франции, прошло уже три месяца, и за это время Гарри ни разу не сказал грубого слова в присутствии Селии, ни разу не проявил ни капли злобы, ни разу не накричал на нее. Все больше удивляясь тому, как ей повезло, Селия обнаружила, что ее муж – один из самых нежных и милых мужчин, какие только появлялись на свет. Ну и, естественно, она его полюбила.
Все это я, безусловно, должна была предвидеть – причем еще в ту минуту, когда увидела, с какой нежной улыбкой Гарри смотрит на свою жену, несущую на руках ребенка. Все это я должна была бы заметить по голосу Селии, ибо он звенел, как колокольчик, стоило ей заговорить о Гарри. Но я ничего не замечала, пока в конце сентября случайно не встретилась с Селией в розарии. В руках она держала совершенно бесполезные, но весьма элегантные серебряные ножницы и корзинку; на голове у нее красовалась соломенная шляпа с полями, прикрывавшими лицо от солнечных лучей. Я как раз возвращалась домой с выгона; я была в амазонке, поскольку пришлось проехаться на одном из гунтеров, который, как мне показалось, порвал сухожилие. Я шла на конюшню, чтобы сказать, чтобы коню непременно сделали припарку, но Селия остановила меня и сунула мне бутоньерку из поздних белых роз. Я с улыбкой вдохнула их сладкий сливочный аромат, поблагодарила ее и сказала мечтательно, прижимая к лицу плотные бутоны:
– Правда ведь, они пахнут сливочным маслом? Ну да, маслом, сливками и еще чем-то острым, вроде лайма.
– Такое ощущение, словно ты говоришь об одном из пудингов, которые готовит наша повариха, – усмехнулась Селия.
– А правда, – подхватила я, – пусть бы она сделала пудинг из роз! Наверное, это чудесно – питаться розами. Судя по их аромату, они должны быть сладкими и просто таять во рту.
Селия еще посмеялась над моими чувственными откровениями и, чтобы доставить мне удовольствие, с плотоядным видом понюхала маленький бутон, словно собираясь его съесть, а потом срезала еще один распустившийся цветок и положила его в свою корзинку.
– Как нога Саладина? – спросила она, заметив мои перепачканные руки, в которых я все еще держала поводья.
– Да вот иду на конюшню – пусть ему сделают припарку, – сказала я.
Мое внимание вдруг привлекло какое-то движение на втором этаже дома, и я, невольно присмотревшись, поняла, что по коридору ходят люди с огромными охапками одежды и постельных принадлежностей. Там проследовала целая вереница слуг, и это была в высшей степени необычная процессия.
Я, конечно, могла бы спросить у Селии, что там происходит, но мне и в голову не пришло, что она может знать что-то такое, чего не знаю я сама. И я, бросив ей: «Извини, пожалуйста», быстрым шагом направилась к открытым дверям и поднялась на второй этаж. Там царил полнейший беспорядок: повсюду стопки постельных принадлежностей, вход в комнату Селии был перегорожен гардеробом, а на маминой постели грудой высилась одежда Гарри.
– Что здесь творится? – в полном изумлении спросила я у горничной, наполовину погребенной под ворохом накрахмаленных нижних юбок, явно принадлежащих Селии. Ворох юбок качнулся, и горничная неуклюже присела передо мной, точно падающая бельевая корзина, и сказала:
– Переносим сюда вещи леди Лейси, мисс Беатрис. Она вместе с мастером Гарри в спальню вашей мамы перебирается.
– Что? – Я не верила собственным ушам. Груда белья снова качнулась, поскольку горничная опять присела и робко повторила сказанное. Впрочем, я и в первый раз ее прекрасно расслышала. Это не уши мои отказывались слышать, а разум мой не в силах был поверить тому, что я слышу. Селия и Гарри переезжают в мамину спальню? Да еще вместе? Это могло означать только одно: Селии все-таки удалось преодолеть свой страх перед «чрезмерной чувственностью» Гарри. И это было совершенно невозможно!
Я резко повернулась, с грохотом сбежала по лестнице и выбежала в залитый солнцем сад. Селия была все еще там и по-прежнему срезала отцветшие розы, точно невинный купидон в Эдеме.
– Слуги переносят твои вещи в спальню сквайра и говорят, что ты теперь будешь делить ее с Гарри! – выпалила я, надеясь, что сейчас она начнет ужасаться. Но она спокойно смотрела на меня из-под широких полей своей шляпы, и на губах у нее даже играло некое подобие улыбки.
– Да, – как ни в чем не бывало сказала она, – это я попросила их сделать все днем, пока никого из вас нет дома. Мне казалось, что так этот переезд причинит всем как можно меньше беспокойства.
