Мне не хотелось слишком сурово отчитывать этого нахального бродягу, ведь в том, о чем он просил, не было ничего необычного. Контрабандисты – джентльмены удачи, как их еще называют, – всегда приходили и уходили, когда им вздумается, по неприметным тропам среди холмов Сассекса. А те двое полицейских, которым была поручена борьба с контрабандой на всем побережье, где в море впадало множество рек и речек, ничего, разумеется, поделать с контрабандистами не могли; ночью они прятались под одеялом в постели, а днем строчили рапорты. Один из них, кстати сказать, был профессиональным поэтом и взялся за эту работу только для того, чтобы иметь достаточно времени для своих стихов. Так что мы в Сассексе имели двойную выгоду – беспошлинную торговлю контрабандным спиртным и собственную изящную поэзию. Результат поистине великолепный, хоть и несколько комичный, вызванный бесконечной путаницей в акцизных законах и раздариванием государственных должностей неумелым молодым джентльменам.
Мой отец закрывал глаза на торговлю контрабандными товарами и делал вид, что случайно пропустил мимо ушей сообщение о том, что ночью через нашу деревню проследовало полдюжины лошадей; жители деревни в таких случаях не подсматривали из-за занавесок и рот держали на замке. Джентльмены удачи и впрямь были щедры по отношению к своим друзьям, но доносчиков всегда находили и убивали.
Поскольку у меня практически не было возражений против того, чтобы контрабандисты хранили свои товары на нашей земле, я уже готова была дать этому парню разрешение, но упоминание о старой мельнице и новом вожаке показалось мне странным.
– И кто же ваш новый вожак? – спросила я.
Контрабандист подмигнул мне и туманно заметил:
– Меньше говоришь, крепче спишь. Но голова у него работает здорово. Он все загодя планирует, да и люди за него в огонь и в воду готовы. У меня, например, всегда на душе спокойней становится, стоит мне его черного коня впереди нашего войска увидеть.
Во рту у меня вдруг пересохло.
– Так это он выбрал нашу старую мельницу в качестве склада? – спросила я, чувствуя, что голос мой вот-вот сорвется, а лицо стало липким от пота.
Контрабандист с любопытством посмотрел на меня – видимо, я сильно побледнела, потому что он спросил:
– Что с вами, мисс? Вы не больны? А насчет старой мельницы это точно его идея, тут вы правы.
Я провела рукой по лбу – он был мокрым от пота.
– Нет, мне просто жарко, – пролепетала я. – Значит, ваш вожак из местных?
– По-моему, он и родился, и вырос где-то по соседству с Широким Долом, – сказал контрабандист, которому явно надоели мои вопросы. И потом, его встревожило, что у меня вдруг начали дрожать руки, а глаза потемнели от волнения. – Так что мне сказать ему, мисс?
– Скажите, что старую мельницу разрушило паводком и там теперь все по-другому, – сказала я неожиданно громко, и голос мой зазвенел от страха. – Скажите, что для него в Широком Доле места нет! Пусть ищет для своего склада другое место и другую дорогу. И пусть он не смеет даже приближаться ни ко мне, ни к моему поместью! – Я уже почти кричала. – Скажите, что мои люди никогда ему этого не позволят, потому что он для них всегда был изгоем, а я всегда была их любимицей!
От охватившего меня сильнейшего волнения колени подо мной уже подгибались, еще немного – и я бы упала, но тут сильная рука Джона обняла меня за талию, помогая мне устоять. И одного лишь его сурового взгляда хватило, чтобы молодой контрабандист поспешил убраться прочь; было слышно, как он уходит, шурша галькой и прячась за перевернутыми рыбачьими лодками.
Джон МакЭндрю, будучи настоящим профессионалом, моментально подхватил меня на руки и, точно младенца, без лишних слов запихнул в коляску. Затем вытащил из-под козел серебряную фляжку с шотландским виски и поднес мне к губам. Я с отвращением отвернулась, почувствовав сильный запах алкоголя, но доктор все-таки заставил меня сделать пару больших глотков, и виски действительно сразу подействовал: мне снова стало тепло, прекратилась паническая дрожь, и постепенно мое перепуганное сердце перестало биться, как пойманная птица. Некоторое время мы оба молчали. После пережитого приступа страха голова моя была совершенно пуста. У меня все еще было такое ощущение, словно мне среди бела дня явился жуткий призрак. Надо было, конечно, держать себя в руках и ни в коем случае не показывать, что меня страшит встреча с вожаком какой-то банды контрабандистов. Ведь этого парня, несомненно, навел на меня кто-то из мстительных браконьеров, изгнанных из Широкого Дола за свои преступления, или, может, кто-то из самых никчемных деревенских бедняков; или же кого-то из наших крестьян нужда заставила пойти служить на флот, а потом он подался в контрабандисты. Да и сам по себе этот черный конь ничего не значит. Зря я вела себя так глупо, зря поддалась панике, зря показала этому парню, как сильно я напугана.
Но и сейчас, сидя в коляске, согретая виски и теплым полуденным солнцем, я чувствовала себя невероятно уязвимой и испытывала непередаваемый страх, хотя рядом был Джон МакЭндрю, а под сиденьем в корзине лежала чудесная серебряная посуда стоимостью в сотни фунтов.
Я невольно передернулась и, глубоко вздохнув, незаметно прикусила губу и спрятала между коленями дрожащие руки, изо всех сил вонзив в ладони свои крепкие длинные ногти. Затем я с улыбкой повернулась к Джону и сказала:
– Благодарю вас! Очень глупо с моей стороны было позволить ему так меня напугать. Это ведь был самый обыкновенный контрабандист, который хотел, чтобы я позволила их шайке хранить на нашей земле свои бочонки со спиртным. Но, когда я сказала «нет», он стал мне угрожать, и я, сама не знаю почему, страшно перепугалась.
Джон МакЭндрю слушал меня внимательно и с полным пониманием кивал, но взгляд его был холоден и проницателен.
– А почему вы сказали «нет»? – спросил он. – Неужели вы так уж против контрабандистов?
– Никогда ничего против них не имела… – медленно начала я, чувствуя, как меня вновь охватывает страх; и этот страх задушил во мне всякое желание говорить правду, так что я сказала совсем не то, что собиралась: – Но я не желаю, чтобы в Широком Доле жили те, кто не в ладах с законом! Я не желаю прятать у себя предводителей бунтовщиков, уничтожающих чужую собственность! Я не хочу, чтобы по моей земле, рядом с моим домом кто-то крался в ночи. Может, сегодня они и просто контрабандисты, но кто знает, кем они станут завтра? Я не потерплю, чтобы по дороге возле моего дома ездил во главе своего войска какой-то бандит на черном коне! – Я, наконец, перестала орать и умолкла с каким-то судорожным всхлипом, пребывая в полном ужасе от собственной несдержанности. Однако я была уже не в силах ни обратить все в шутку, ни хотя бы сгладить то впечатление, которое этот приступ панического страха произвел на Джона МакЭндрю.
Его теплая рука накрыла мою руку, и он тихо, явно сочувственно спросил:
– Не хотите рассказать мне, почему вы этого так боитесь?
Я вздохнула – этот вздох был больше похож на стон – и жалким голосом ответила:
