– Джон, он пошевелился!
Лгать мне помогало почти полное отсутствие у Джона опыта в подобных вопросах. Он, разумеется, получил диплом врача высшей квалификации в лучшем университете страны, только ни одна знатная дама никогда не позволила бы молодому мужчине, будь он хоть трижды врачом, находиться с нею рядом в столь деликатный период ее жизни. Те немногочисленные дамы, что предпочитали акушера-мужчину, выбрали бы старого опытного человека, а не молодого энергичного доктора МакЭндрю. Впрочем, большинство женщин, и благородных, и простых, придерживались старых традиций и пользовались услугами знакомых повитух.
Так что Джону посчастливилось наблюдать весьма немногочисленные беременности. Такие женщины – обычно это были жены бедных арендаторов или служанки – тоже никогда бы не пригласили молодого доктора к себе из боязни, что им придется слишком много заплатить ему за профессиональные услуги; но если Джон бывал в чьем-то богатом доме, навещая, скажем, заболевшего ребенка, то хозяйка дома могла невзначай упомянуть, что жена одного из ее работников болеет после тяжелых родов, или у кого-то из ее служанок начались роды, или ее горничная беременна и очень плохо себя чувствует. Джон, разумеется, всегда соглашался помочь, но каждый раз получалось так, что беременных или рожениц он видел, только если им угрожала серьезная опасность. По-моему, с нормальной беременностью он до сих пор толком знаком не был, и я могла сколько угодно лгать ему, а он только ласково смотрел на меня своими голубыми глазами в светлых ресницах. Я была совершенно уверена, что сумею использовать и предыдущий опыт, и свое умение врать на голубом глазу, и лелеяла глупую надежду, что мне удастся сохранить и наше семейное счастье, и нашу с Джоном нежность и любовь.
Я ведь действительно полюбила Джона и, поскольку мне хотелось сохранить его любовь, должна была сделать так, чтобы он не мешал мне, когда ребенок, которого он уверенно считал своим, появится на свет недель на пять раньше предполагаемого срока.
– Я бы так хотела снова повидать твоего отца, – однажды сказала я как бы между прочим. Это было вечером, и мы вчетвером сидели в гостиной у камина. Деревья были уже в цвету, и зеленые изгороди из боярышника тоже покрылись красивыми белыми соцветиями, но по вечерам все еще было весьма прохладно.
– Он мог бы, конечно, приехать к нам в гости, – как-то неуверенно ответил Джон, – только черта с два его от дел оторвешь. Если помнишь, мне пришлось самому ехать в Эдинбург и чуть ли не силой тащить его к нам на свадьбу.
– Но ведь ему наверняка захочется взглянуть на своего первого внука, – попыталась помочь мне Селия, склонившись над своей рабочей шкатулкой и выбирая нитку нужного оттенка. Алтарный покров был почти закончен, но меня использовали только для вышивания голубого неба, да и то в том месте, где небо было почти закрыто летящим ангелом. Такое задание не могла запороть даже я. Впрочем, я не особенно утруждалась и, сделав один стежок, откладывала работу под тем предлогом, что мне нужно о чем-то подумать или что-то рассказать.
– О да, папа – человек вполне семейный. Ему страшно приятно будет сознавать себя главой целого клана МакЭндрю, – сказал Джон. – И все же мне пришлось бы попросту его похитить, чтобы оторвать от управления фирмой и привезти сюда весной, в период наивысшей деловой активности.
– А почему бы, собственно, тебе его и не похитить? – спросила я, словно эта мысль только что пришла мне в голову. – Почему бы тебе действительно за ним не съездить? Ты же сам говорил, что скучаешь по милым твоему сердцу запахам Эдинбурга, этого Старого Дымокура! Нет, правда, почему бы и нет? Ты мог бы привезти его как раз к родам, и он стал бы крестным отцом нашего малыша.
– Да, это было бы прекрасно, – неуверенно сказал Джон. – И мне, конечно, хочется повидать отца, а также кое-кого из моих коллег по университету. И все же я бы предпочел не оставлять тебя одну в таком состоянии, Беатрис! Лучше мы все вместе съездим к нему потом, после родов.
Я вскинула руки в притворном ужасе, засмеялась и воскликнула:
– Ох, нет! Мне уже один раз довелось путешествовать с новорожденным, и я никогда не прощу Селии этого путешествия. И никогда в жизни никуда не поеду с ребенком, которого в дороге постоянно тошнит! Твой сын и я будем жить здесь до тех пор, пока его не отлучат от груди. Так что если хочешь хоть раз в ближайшие два года увидеть свой родной Эдинбург, то лучше поезжай прямо сейчас!
Селия засмеялась, вспомнив наше мучительное путешествие вместе с Джулией, и сказала:
– Беатрис совершенно права, Джон. Вы просто представить себе не можете, как сложно путешествовать с маленьким ребенком. Все словно нарочно получается не так, как надо, и порой нет ни малейшей возможности успокоить плачущего малыша. Если вы хотите, чтобы ваш отец повидал новорожденного внука, то его нужно убедить самого приехать сюда.
– Вы обе, наверное, правы, – все так же неуверенно согласился Джон, – но я все же не хотел бы оставлять тебя на последних месяцах беременности, Беатрис. Вдруг что-то пойдет не так, а я буду так далеко отсюда…
– Да ты не волнуйся, – попытался успокоить его Гарри, уютно устроившийся в глубоком кресле у самого огня. – Я тебе обещаю, что к Сиферну ее даже не подпущу, а Селия может пообещать, что будет всячески удерживать ее от поедания сластей. Беатрис здесь не грозит никакая опасность, и к тому же мы всегда можем послать за тобой, если возникнут какие-то неприятности.
– Мне, конечно, очень хочется туда съездить, – признался, наконец, Джон. – Но только если ты действительно уверена, Беатрис, что я тебе сейчас не нужен.
Я воткнула иголку прямо в лицо вышитого ангела и протянула правую руку мужу.
– Я совершенно в этом уверена, – заверила я его, и он в ответ нежно поцеловал мою руку. – И я торжественно тебе обещаю: я не буду ездить верхом на диких лошадях и постараюсь не есть сладости и не особенно толстеть.
– Но ты пошлешь за мной, если вдруг почувствуешь какое-то беспокойство или если, не дай бог, роды раньше времени начнутся? – спросил Джон.
– Обязательно пошлю! – весело пообещала я, и Джон, перевернув мою руку ладонью вверх тем самым прелестным жестом, каким пользовался, ухаживая за мной, поцеловал меня в ладонь и крепко сжал мои пальцы, словно пряча там свой поцелуй. Я улыбнулась ему, и в моей улыбке светилась самая неподдельная, искренняя любовь.
Джон дождался лишь моего дня рождения – четвертого мая мне исполнилось девятнадцать лет. Селия приказала освободить от мебели столовую и пригласила полдюжины наших соседей на торжественный ужин и танцы. Мне не хотелось показывать, как неважно я себя чувствую, и я даже протанцевала два гавота с Джоном и медленный вальс с Гарри, а потом уселась и стала рассматривать подарки.
Гарри и Селия преподнесли мне бриллиантовые серьги, а мама – подходящее к серьгам бриллиантовое колье. Джон принес довольно большой и тяжелый сундучок, обитый кожей, с бронзовыми уголками и замком.
– Там, наверное, добыча целой алмазной шахты! – предположила я. Джон рассмеялся и сказал:
