– Видишь? – сказала я своему сыну и, придерживая его головенку, повернула его личиком к окну. – Видишь? Все это принадлежит мне и однажды непременно станет твоим. Пусть другие думают, что это они здесь хозяева. Они ошибаются. Эта земля моя, и я завещаю ее тебе. И отныне я начинаю новую битву за то, чтобы ты стал полновластным хозяином этой земли. Ибо ты – ее наследник, ты – сын сквайра и сын сестры сквайра; ты дважды хозяин всего этого, и ты непременно будешь всем этим владеть, потому что узнаешь и полюбишь эту землю так, как знаю и люблю ее я. И благодаря тебе – даже если я уже успею умереть – эта земля станет по-настоящему моей.
Услышав в коридоре тяжелую поступь миссис Мерри, я поспешно захлопнула окно и нырнула в постель, точно проказливая школьница. За эти резкие движения мне, правда, пришлось расплатиться обмороком – я потеряла сознание, стоило мне снова коснуться подушки, но мой сын, мой чудесный сын ни капли не пострадал, и его тут же унесли к маме и Селии. А я, оставшись одна, задремала, предаваясь блаженным снам и мечтам о своем счастливом будущем. И мне вдруг показалось, что оно, это будущее, словно бросает мне вызов и, одновременно, кажется куда более ясным, чем прежде.
Глава тринадцатая
Вся первая неделя после родов прошла для меня под знаком счастливого материнства. Я испытывала такое же чувственное удовлетворение, как кормящая кошка, и жила, словно в тумане, среди снов наяву; мне не давала покоя лишь одна трезвая мысль: как заставить Гарри сделать своего сына наследником Широкого Дола, не говоря ему, что это он – отец мальчика. Я слишком хорошо знала своего щепетильного брата и понимала, что он, скорее всего, в ужасе отшатнется от ребенка, рожденного в результате инцеста. Даже я со своим прагматизмом старалась избегать мыслей об этом и понимала, что любой намек на то, кто истинный отец моего сына, будет означать большую беду и конец всех моих планов и надежд. И все же должна была найтись какая-то возможность обеспечить моему сыну – этому поистине безупречному ребенку – равные права с Джулией! Только то, что я никак не могла найти выход из этого хитросплетения несправедливости и невезения, и омрачало в моменты одиночества мое счастливое состояние. В остальное время я мечтала о будущем своего сына, нежно воркуя над ним и что-то ему напевая.
Это был идеальный малыш! У него были такие прелестные ноготки! Каждый крошечный пальчик был увенчан идеальной формы ноготком с белой лункой и белым, уже слегка отросшим краешком. А его крошечные пухлые ножки были такими сильными! Сквозь тугую плоть прощупывались крепкие маленькие косточки. А как хороши были его сладко пахнущие складочки на шее! И крошечные ушки, похожие на раковинки, и прелестный ротик в форме буквы «о»! Когда он был голоден и тянулся к моим набухшим соскам, из которых сочилось молоко, его маленькое личико искажалось, а ротик от жадности становился треугольным. А когда он наедался и засыпал, то было заметно, что его верхняя губа даже чуть припухла, с такой силой он сосал.
Жаркими июньскими днями я мечтала, что вскоре смогу класть его голеньким на свою постель и он, брыкаясь, будет наслаждаться там полной свободой, а я стану присыпать пудрой складочки на его тельце или протирать ему кожу маслом после купания. Кстати я, как чуть раньше и Селия, которую я теперь понимала гораздо лучше, настояла, чтобы ножки малыша не привязывали свивальником к дощечкам, а оставляли на свободе. В общем, теперь весь дом жил, по сути дела, по расписанию двух маленьких тиранов: нашей чудесной Джулии и не менее чудесного Ричарда.
Ибо моему сыну предстояло носить имя Ричард. Я и сама не понимала, почему ко мне привязалось именно это имя. А вот об имени Ральф я действительно подумала сразу, едва увидев эту черную как смоль головку, так что, возможно, это «Р» соскользнуло с моего языка раньше, чем я успела его поймать. Для меня довольно странная обмолвка, ибо мне подобные вещи совершенно не свойственны. Но мой дорогой Ричард сделал меня беспечной. И я без зазрения совести мечтала о его будущем, строила всевозможные планы и на какое-то время, видимо, даже утратила свое прежнее «я» – гневное, лживое, острое как бритва. Я также утратила способность мгновенно собраться, готовясь к чему-то важному. Это было уже сущее безумие. Я не задумывалась даже над тем, что должна сказать, если кто-то вздумает вслух удивиться, как это семимесячный ребенок родился таким крупным и здоровым. А Ричард и впрямь был на редкость пухлым и здоровым малышом, с большим аппетитом кушал каждые три часа и ничуть не походил на тощеньких, кожа да кости, недоношенных младенцев. Селия ничего на этот счет не говорила. Да и что Селия в этом понимала? А вот дворовые слуги сразу все поняли – слуги вообще всегда все понимают раньше своих хозяев. Но если слуги все поняли, значит, об этом знала и вся деревня – тут мне и спрашивать ни о чем не требовалось.
С другой стороны, в Широком Доле нравы были вполне деревенские. В нашей приходской церкви редко случалась такая свадьба, когда у невесты живот еще на нос не лез. Ибо, с точки зрения крестьянина, какой прок в жене, которая не доказала своей плодовитости? У благородных, конечно, дело другое, зато их и неудачи чаще подстерегают. Вот, например, молодой сквайр, мастер Гарри, получил бесплодную жену и, скорее всего, лишился всяких надежд на наследника. Все жители нашей деревни, как и все слуги в нашем доме, и, насколько я могла себе это представить, все жители нашего графства были теперь почти уверены, что мы с Джоном стали любовниками еще до свадьбы. И, надо сказать, из-за этого никто не стал думать хуже ни обо мне, ни о нем.
И только моя мать все же заговорила со мной о совершенном мною грехе, столь обычном в нашей округе.
– По-моему, наш мальчик слишком крупный для семимесячного, – сказала она, глядя на нас обоих. Я ласково ворковала над сынишкой, а он лежал на моей постели, расслабленный и сонный после кормления, и его перепачканная молоком пухлая мордашка казалась страшно довольной. Он даже глазки закрыл, предавшись сладкой дреме.
– Да, он большой, – рассеянно сказала я, следя за его лицом.
– Ты не ошиблась в сроках, моя дорогая? – спросила мама, понизив голос. – Он совершенно не похож на недоношенного.
– Ох, перестаньте, мама, – лениво бросила я. – Успокойтесь. Ваш внук был зачат, когда мы с Джоном были уже помолвлены. В конце концов, я всегда жила по старым обычаям и не вижу ничего плохого в том, что мой сын был зачат мною еще до свадьбы с моим законным женихом.
На лице матери отразилось явное неодобрение.
– В этом, разумеется, нет никакого нарушения морали, – сказала она. – И если твой муж, Беатрис, не возражает, то и я, конечно же, не вправе высказывать какие-то претензии. Но это так типично для тебя – с твоим деревенским детством, с твоей одержимостью нелепыми деревенскими «ценностями»! Мне бы и в голову не пришло ничего подобного. И я чрезвычайно рада, что отныне мне не нужно нести за тебя никакой ответственности.
И с этими словами она, глубоко возмущенная, поспешила уйти, а я рассмеялась, глядя на Ричарда, который не плакал и не смеялся, а просто лежал, сонный, нежась на солнышке, и ему было все равно, будь его мама хоть самой настоящей шлюхой.
