– Если бы только народ мог вернуться к употреблению в пищу ржаного хлеба! – вздохнула Селия.
– Но ведь это мои потенциальные покупатели! – со смехом возразил ей Гарри. – Нет уж, пусть они не отвыкают от белого хлеба и ходят голодными в тощие годы! Наступит день, когда на наших полях будут выращивать почти исключительно пшеницу и вся страна будет есть только белый хлеб.
– Если тебе удастся каждый год ее выращивать, Гарри, то я могу пожелать тебе только удачи, – сказала я. – И все же я говорю «если». И пока я веду весь хозяйственный учет, мы новые поля засевать пшеницей не будем, поскольку, на мой взгляд, в ближайшее время цена на нее упадет до предела. Просто прекрасно, когда кто-то один из землевладельцев выращивает исключительно пшеницу, но ведь сейчас чуть ли не каждый сквайр и на юге, и на севере это делает. И если случится неурожайный год, то по всей стране появится множество разорившихся фермеров, тоже выращивавших пшеницу. Нет, Гарри, хозяйство Широкого Дола никогда не будет монокультурным.
Гарри согласно кивнул и сказал:
– Хорошо-хорошо, Беатрис! В конце концов, хозяйственные планы всегда утверждаешь ты. Но, по-моему, мы уже несколько утомили доктора Пиерса и Селию своими земледельческими спорами.
Я кивнула слугам; они переменили тарелки и принесли сыры, а в центр стола водрузили огромную серебряную чашу с фруктами, выросшими в наших садах.
– Только глупцу могут надоесть разговоры о трудах, принесших такие замечательные плоды, – вежливо заметил доктор Пиерс. – Вы в Широком Доле пируете, точно язычники в Золотой век.
– Боюсь, мы и есть самые настоящие язычники, – весело заметила я, выбрав себе пухлый сочный персик. Я осторожно счистила с него кожицу и с наслаждением вонзила зубы в сладкую скользкую мякоть. – Земля в Широком Доле так хороша, а доходы от нее так высоки, что мне, особенно во время сбора урожая, просто трудно не верить в некую местную магию.
– Ну, а я верю в науку! – тут же упрямо заявил Гарри. – Впрочем, магия Беатрис отлично сочетается с моими научными экспериментами. Хотя, доктор Пиерс, боюсь, вам бы захотелось отправить мою сестру на костер как ведьму, если бы вы увидели ее на лугу во время сенокоса или в поле во время жатвы!
– Это правда, Беатрис! – рассмеялась Селия. – Я и сама на днях видела тебя в поле: ты повела Сиферна к кузнецу, чтобы его подковать, а потом привязала его к воротам, ведущим на Дубовый луг, и, по-моему, совсем о нем позабыла. Ты стояла на лугу, сняв шляпу и подняв лицо к небесам, а в руках у тебя была целая охапка полевых маков и шпорника. Мы с мамой как раз ехали в Чичестер, и я была вынуждена чем-то отвлечь ее внимание, чтобы она тебя не заметила. Честное слово, ты выглядела как богиня Церера в живой картине!
Я печально рассмеялась:
– Похоже, я скоро стану поистине знаменитой благодаря своим эксцентричным поступкам, и надо мной даже подмастерья в Чичестере смеяться начнут!
– А знаете, миссис МакЭндрю, – сказал доктор Пиерс, подмигнув мне, – едва я успел приехать в Широкий Дол, как местные жители принялись рассказывать мне о вас всякие странные и даже зловещие вещи. Например, один из ваших старейших арендаторов говорил, что всегда во время сева приглашает вас выпить с ним чаю, а потом прогуляться по его полям. Он клялся мне, что это самый верный способ оградить посевы от бурой ржавчины, и был уверен, что «мисс Беатрис» для этого достаточно сделать за плугом хотя бы несколько шагов.
Я кивнула, с улыбкой глядя на Гарри, и уверенно назвала три имени:
– Это вам Тайэк, Фростерли и Джеймсон рассказывали. Впрочем, и многие другие тоже в это верят. Я думаю, с моим первым самостоятельным выходом в поле после смерти отца просто совпали два-три урожайных года, и это убедило крестьян в моем волшебном могуществе.
И я почувствовала, как при воспоминании о тех удачных годах меня охватывает ностальгия. Самым замечательным, конечно, было самое первое лето – именно тогда я познакомилась с Ральфом, и мы любили друг друга под синими небесами, и лето, казалось, никогда не кончится. Прекрасным было и следующее лето, когда Гарри стал богом урожая и Королем Лета, когда он привез на мельницу первые снопы пшеницы. Затем был еще один, тоже прекрасный и жаркий год, когда у меня появился мой третий чудесный возлюбленный, Джон МакЭндрю, который так мило за мной ухаживал, и целовал мне руку, и во-зил меня на далекие прогулки, выдумывая для этого всякие неожиданные и приятные предлоги.
– Магия и наука! – донесся до меня голос доктора Пиерса. – Ничего удивительного, что ваши посевы столь великолепны.
– Надеюсь, что в ближайшее время они хуже не станут, – сказала я, сама не зная, зачем накликать беду такими предположениями. Некое мимолетное предчувствие – почти неуловимое, но все же зловещее, как столб дыма на далеком горизонте, – коснулось моей души. – Нет ничего хуже, чем неурожайный год после нескольких вполне удачных лет, – прибавила я. – Люди обретают слишком большую уверенность, они слишком многого ожидают от жизни, а потом…
– Да, пожалуй, вы правы, – быстро сказал доктор Пиерс, тем самым подтверждая мнение Гарри о нем как человеке весьма практичном и искушенном. Мне же наш викарий казался человеком напыщенным и начисто лишенным воображения. Я уже знала, что за этим последует его тирада, направленная против бедняков, упреки в том, что им нельзя доверять в плане выплаты ренты и налога, что они рожают слишком много детей, что они бесконечно выдвигают самые неразумные требования. Я надеялась, что, если мы с Селией сейчас встанем и уйдем, еще есть надежда на завершение этого бесконечного разговора к тому времени, как Гарри и доктор Пиерс выйдут в гостиную, чтобы вместе с нами выпить чаю. Я кивнула Селии, и она тут же, оставив на тарелке несколько недоеденных виноградин, поднялась из-за стола и вместе со мной направилась к дверям, которые Гарри, придержав многоопытного Страйда, любезно распахнул перед нами. Я пропустила Селию вперед и поняла, что поступила совершенно правильно, заметив, с какой благодарностью и теплотой посмотрел на меня Гарри. Похоже, думала я, этот разговор о земле и урожаях напомнил ему о том, сколь я могущественна и красива. Значит, вместе с матерью он похоронил и все свои страхи и опасения; значит, сегодня ночью мы с ним снова встретимся как любовники.
Глава четырнадцатая
Оказалось, что устроить это свидание легче, чем я осмеливалась предполагать. Внезапный уход Джона из-за обеденного стола, как я и думала, послужил толчком для очередного запоя. Но я отнюдь не собиралась помогать своему мужу бороться с этой пагубной привычкой. Мало того, когда он примчался в свой кабинет в западном крыле, то нашел там две непочатых бутылки виски, ледяных, покрытых капельками выступившей влаги, а также графин с холодной водой и блюдо с печеньем и сыром. Словом, заглянув туда, вполне можно было предположить, что он просто время от времени пропускает стаканчик виски с водой и закусывает печеньем. Я думаю, Джон машинально откупорил одну из бутылок, налил немного виски в стакан и хорошенько разбавил водой. Однако первый же стаканчик уничтожил всю его решимость, и когда я туда заглянула, он уже почти прикончил первую бутылку и спал пьяным сном в своем любимом кресле у камина, в котором горело большое полено. Вся его собранность и рассудительность, которые мы наблюдали с утра, теперь исчезли без следа – так полевой мак успевает распуститься и облететь в течение всего лишь нескольких часов. Я долго и внимательно смотрела на него: он раскинулся в кресле, окутанный кислым запахом выпитого алкоголя, с полуоткрытым ртом, и негромко храпел. Его элегантный костюм был в совершеннейшем беспорядке, галстук усыпан крошками от печенья, светлые волосы слиплись от пота. Джону, видимо, снилось нечто кошмарное, потому что время от времени он мучительно стонал.
