– Ну, бездомными-то они вряд ли окажутся, – прозаично рассудил Гарри. – Джулия унаследует мой капитал и вдовью долю своей матери, а Ричард будет одним из наследников богатейшего семейства Мак-Эндрю, у которого денег вполне достаточно, чтобы купить не одно такое поместье, а несколько.
– А тебе что больше хотелось бы иметь – деньги или Широкий Дол? – неожиданно спросила я, на секунду забывая о том, в какую сторону намеревалась направить наш разговор.
Гарри задумался. Господи, ему еще требовалось время на раздумья!
– Ну, – осторожно и не слишком умно принялся рассуждать он, – когда у тебя есть деньги, ты можешь купить любое поместье, ничуть не хуже нашего. Это ты, Беатрис, помешана на Широком Доле, а на самом деле есть очень даже привлекательные земли, скажем, в Кенте, или в Саффолке, или в Хэмпшире.
Я даже губу прикусила, сдерживая раздражение, и выждала немного, чтобы уж наверняка с моих губ не сорвалось никаких безрассудных и презрительных слов в адрес моего брата. И лишь взяв себя в руки, я сказала голосом гладким, как шелк:
– Да, Гарри, пожалуй, ты прав. Но если твоя маленькая дочка хоть в чем-то похожа на меня, то она просто зачахнет и умрет, если будет вынуждена жить вдали от холмов Широкого Дола. Не слишком утешит ее и большое состояние, если ей по воле какого-то дальнего родственника придется покинуть родной дом, в котором она прожила всю жизнь, и покупать какое-то другое поместье. Вот тогда-то она и упрекнет тебя за то, что ты, видно, мало ее любил и совсем не заботился о ее будущем, а может, и проклянет тебя за это.
– Ох, не говори так! – воскликнул Гарри; его, как я и предполагала, более всего пугала возможность подобных упреков со стороны Джулии. – Я был бы рад, если бы нам с тобой удалось что-то сделать в этом отношении, но я, Беатрис, ей-богу не представляю, что тут можно предпринять.
– Ну, давай, по крайней мере, на что-то решимся, – сказала я. – Если мы поставим себе целью изменить порядок наследования и будем неуклонно к этой цели стремиться, то наверняка тем или иным способом сумеем собрать нужную сумму.
Гарри сокрушенно покачал головой.
– Как ты не понимаешь, Беатрис, нам никогда в жизни такую сумму не собрать! На это решаются только самые богатые семьи королевства. Куда нам до них!
– До них нам, конечно, далеко, – медленно процедила я, – а вот до состояния МакЭндрю гораздо ближе. Тебе так не кажется?
Гарри вытаращил свои голубые глаза, и в голосе его появились отзвуки надежды.
– Но ведь Джон никогда… Да нет, что ты! Не станет он вкладывать все свои деньги в Широкий Дол!
– В данный момент – нет, – согласилась я. – Но ведь он может и передумать, не так ли? Вдруг ему покажется, что это было бы полезным капиталовложением? Если бы у нас в кармане была хотя бы половина состояния МакЭндрю, мы, я думаю, вполне могли бы вернуться к вопросу об изменении права наследования и решить, во что это нам обойдется и какими путями это можно осуществить.
Гарри кивнул.
– Я готов на все. Готов даже пожертвовать некоторыми своими проектами, готов все наши поля засеять пшеницей, поскольку это дает самую большую прибыль. Доходы от этих полей могли бы пойти непосредственно в фонд выкупа права наследования. Можно было бы также кое-что сэкономить. И потом, Беатрис, на худой конец, можно было бы даже заложить часть земель, а потом их выкупить.
– Да, – сказала я, – хотя мне ненавистна даже мысль об этом. Однако игра стоила бы свеч.
– Только тебе тогда придется отказаться от защиты крестьян и их прав, Беатрис, – заявил Гарри. – У нас сотни акров так называемой общинной земли, которую можно было бы присоединить к нашим владениям и пустить под пашню. Кроме того, не одну сотню фунтов можно было бы получить, подняв арендную плату. Ты всегда была против подобных мер, но если нам придется собирать такую огромную сумму, то мы будем просто вынуждены прибегнуть к таким действиям, каких в ином случае совершать бы не стали.
И тут меня охватили сомнения. Я думала о чудесных округлых холмах, где на легкой песчаной почве растет пышный, по пояс, вереск, а в лощинах бегут по белому песчаному ложу маленькие ручьи. Я думала о заросших папоротником низинах, где царит сладковатый дурманящий аромат, а если сидеть неподвижно, из зарослей может выползти темноглазая змея и ляжет возле тебя, греясь на солнышке. Я думала о холодных вечерах, когда я бродила одна под загорающимися в небе звездами, замечая на жирной глине четкие отпечатки остреньких оленьих копыт, да и сами олени проносились порой, как легкие тени, под раскидистыми ветвями дубов и буков. Если Гарри настоит на своем, все это будет вырублено, выжжено и расчищено, и там, где дрожали сережки на ветвях серебристых берез и качались на ветру высокие ели, возникнут безликие прямоугольные поля пшеницы. Это была слишком высокая цена. Куда более высокая, чем я предполагала, надеясь, что с подобными мерами мне никогда столкнуться не придется. Но я должна была сделать своего сына хозяином Широкого Дола! Должна была добиться того, чтобы и моя кровь текла в жилах будущих сквайров!
– Кроме того, нам придется использовать труд батраков из работного дома. – Это Гарри сказал даже с каким-то жестоким удовлетворением. – Пойми, это совершенно бессмысленная трата денег и времени – заставлять работать только наших крестьян и арендаторов! Ведь поденщики будут работать целыми днями, если заключить контракт с приходом. Мы будем платить им наличными, когда для них будет работа, а когда работы нет, то и нам платить им ничего не придется. На этом можно сэкономить сотни фунтов в год. Вот и пусть деревенские бедняки ищут себе работу самостоятельно. Довольно нам держать их в своих списках и кормить даром.
Я кивнула. Я прямо-таки чувствовала, как в самом ближайшем будущем изменится облик Широкого Дола. Деревня станет меньше, и коттеджей арендаторов тоже поубавится. Впрочем, те, что выживут, станут немного богаче. Но бедные арендаторы, семьи которых выживают только за счет зимних работ в нашей усадьбе да ежегодной уборки урожая, будут вынуждены отсюда убраться. До сих пор они жили – не тужили. Зимой выполняли для нас обычную временную работу – поставить ограду, выкопать канаву, расчистить снег на пастбище. Эти люди жили за счет сделанных в летние месяцы накоплений, овощей, выращенных в своем огороде, и молока от своей коровы, которую пасли на общинном выгоне. Некоторые еще и свинью держали, выкармливая ее желудями, да несколько кур-несушек, которые вечно бегали по деревенской улице.
Весной и летом они неплохо зарабатывали во время сева, а также помогали переправлять животных на верхние пастбища; горячая пора наступала также во время сенокоса и жатвы. Иной раз они работали от зари до зари без устали, и казалось, этот ритм им диктует сама земля, но через два-три дня работа вдруг останавливалась. Оказывалось, что поля убраны, амбары заполнены, стога поставлены, и тогда в деревне начиналось всеобщее пьяное веселье, которое тоже продолжалось два-три дня – пока не подворачивалась следующая срочная работа.
Зажиточным никто из этих крестьян никогда бы не стал; там даже до благополучия было довольно далеко. И никто из них никогда бы не обзавелся собственной землей. Но, тем не менее, их жизни могли бы позавидовать многие, даже вполне обеспеченные горожане. Они работали когда хотели и отдыхали когда хотели, и хотя они, в общем, так и оставались бедняками и никогда не обрели бы никакого богатства, но нищеты редко кто из них боялся.
