Когда я посмотрела в ее усталое лицо, глаза мои уже были полны слез.
– У меня в жизни было немало горя, Селия, – тихо промолвила я. – Я потеряла отца, когда мне было всего пятнадцать, а мать, когда мне едва девятнадцать исполнилось. И вот теперь мой муж, кажется, сходит с ума от пьянства. В душе я лью горькие слезы, но я давно научилась не показывать этого внешне. Я давно поняла, что должна быть храброй и мужественной, пока есть работа, которую нужно сделать, и планы, которые нужно выполнить.
Теперь во взгляде Селии читалось искреннее уважение.
– Я знаю, ты гораздо сильней и мужественней меня, – сказала она. – Я, например, все утро проплакала после этого разговора с Джоном и совершенно растерялась. Я просто не знаю, что я еще могу сделать.
Я кивнула.
– Да, это, пожалуй, слишком серьезная проблема. Во всяком случае, самим нам с ней не справиться. Джона необходимо показать хорошему специалисту, который сумеет должным образом о нем позаботиться. Доктор Роуз, кстати, может приехать к нам со своим помощником уже на этой неделе и, если понадобится, забрать Джона с собой в Бристоль.
В глазах Селии вспыхнула надежда, однако она была исполнена сомнений.
– А что, если Джон не поедет? Не согласится поехать? Ох, Беатрис, если бы ты слышала его дикие речи! Такое ощущение, словно он больше вообще никому не верит. Боюсь, он может отказаться куда-либо ехать.
– Если они согласятся взять его к себе – а он, безусловно, нуждается в лечении, не так ли? – мы можем попросту заставить его начать лечиться, – спокойно сказала я. – Мы можем подписать с ними договор о том, что они обеспечат ему должное лечение и комфортное проживание в их лечебнице, пока он не поправится настолько, что ему можно будет вернуться домой.
– Я не знала, что это возможно, – сказала Селия. – Я вообще очень мало знаю о подобных вещах.
– Ну, так и я не знала. Но пришлось узнать. Так вот, этот доктор Роуз пишет, что, если мы сумеем убедить Джона хотя бы просто встретиться с ним и поговорить, он наверняка сможет посоветовать нам что-то конкретное. Как ты думаешь, Джон послушается твоего совета и согласится поговорить с доктором Роузом и его помощником, если ты его об этом попросишь? Если ты дашь ему слово, что это только ему на пользу?
Селия нахмурилась.
– Я думаю, да. Да нет, я уверена, что он согласится! Он, правда, обвинял тебя и Гарри в том, что вы заключили во имя Широкого Дола какой-то чудовищный союз, но в моем добром к нему отношении он, похоже, пока не сомневается. Если этот доктор Роуз приедет достаточно скоро, я уверена, что уговорю Джона с ним встретиться. Я скажу, что это в его же собственных интересах.
– Ну и хорошо, – сказала я. – Но постарайся даже не упоминать при этом моего имени. Пусть он считает, что это ты нашла для него умелых врачей; тогда он и доверять им будет больше, и разговаривать с ними будет охотнее. Пусть его бедная, отягощенная бредом душа немного успокоится.
Селия схватила мою руку, поцеловала ее и, задыхаясь от волнения, воскликнула:
– Какая же ты хорошая, Беатрис! А я, наверное, просто потеряла разум от беспокойства, как Джон – от пьянства. Конечно же, я все сделаю так, как ты говоришь и как будет лучше для Джона. Я знаю, ты думаешь только о нашем общем благе, и я верю тебе.
Я ласково улыбнулась, приподняла ее лицо за подбородок и поцеловала в щечку.
– Моя дорогая маленькая Селия, – с любовью сказала я, – как ты вообще могла во мне сомневаться?
Она стиснула мои руки, словно утопающая, и прошептала:
– Я знаю, только ты можешь освободить всех нас от этого безумия! А от моих бесконечных попыток все становится только хуже. Но ведь ты поможешь мне все исправить, да, Беатрис?
– Конечно, и мы все исправим вместе, – мягко сказала я. – Слушайся меня, и больше ничего плохого у нас не случится. А Джона мы непременно спасем.
Селия снова всхлипнула, я обняла ее за талию и прижала к себе. Мы еще довольно долго сидели так на подоконнике, и зимнее солнышко приятно пригревало наши спины.
Я ушла из гостиной вполне довольная собой. Селия снова угодила в ловушку, безоговорочно мне поверив, а обвинения Джона в мой адрес я с легкостью превратила в свидетельства его безумия. В той трясине греха, которая уже поглотила нас всех и все вокруг лишила ясности, казалось недоступным пониманию, что один лишь Джон, с утра до вечера предающийся пьянству, способен видеть все достаточно ясно. Пусть Селия и Гарри целыми днями пьют чай, пытаясь этим удержать Джона от пагубной страсти. Пьяный или трезвый, Джон при малейшем упоминании моего имени начинает вести такие речи, что и впрямь производит впечатление безумца. Но все последние дни Селия, верная слову и надежно пристроенная мной к плетению сетей вокруг Джона, вела с ним разговоры о репутации доктора Роуза и убеждала его встретиться с этим уникальным специалистом. Мало того, ей удалось убедить Джона, что единственный способ исцелиться и от тяги к алкоголю, и от того ужаса, который внушаю ему я, – это бристольская клиника доктора Роуза. И Джон, то пьяный, то трезвеющий в дымке тошнотворных угрызений совести и повсюду преследуемый бутылками – которые я подкладывала ему и в постель, и в стопки чистого белья, и в книжный шкаф, – чувствуя, какая ужасная пропасть разверзлась у него под ногами, и каждый день с утра до вечера видя перед собой мою улыбку ведьмы и мои зеленые кошачьи глаза, в конце концов пообещал Селии, что поедет в клинику.
В тот день, когда должен был приехать доктор Роуз, Джон удержался и остался трезвым. Накануне вечером я слышала, как он ходит в соседней комнате, не в силах уснуть. Наконец он все же рухнул на постель, и я услышала его стон: он обнаружил под подушкой бутылку порто. Затем на лестнице послышался стук его башмаков – это он выбежал из дома в заледенелый сад, стремясь избежать искушения. Я уже успела задремать, когда услышала, что он возвращается в дом. Время близилось к рассвету, и он, должно быть, совсем замерз, бродя по саду. По утрам в декабре бывали довольно сильные заморозки, и земля покрывалась инеем, а по ночам довольно часто шел даже легкий снежок. Джон всю ночь ходил по дорожкам, завернувшись в теплое пальто для поездок в коляске, и слезы замерзали у него на щеках, а душу терзал панический страх, и ему хотелось оказаться как можно дальше от этого дома, за много миль от меня. Но пока что он по-прежнему находился на моей земле.
Он вернулся домой, стуча зубами от холода, и я слышала, как он кочергой помешивает дрова в камине, чтобы согреться. Он старался даже не поворачиваться лицом к кровати, где под подушкой лежала бутылка с согревающим тело и душу напитком – стоило только откупорить ее и наполнить стакан. Я дремала в своем теплом гнездышке, слушая сквозь сон, как он все ходит и ходит у себя в спальне, мечется, как хорек в клетке, а потом я крепко уснула, и утром, когда горничная принесла мне чашку горячего шоколада, у Джона в спальне было тихо.
– Где мистер МакЭндрю? – спросила я.
– В детской у мисс Джулии, – с некоторым удивлением ответила Люси. – Миссис Алленс говорит, что он поднялся туда еще ранним утром – сказал, что хочет погреться у камина, да так там и остался; и кофе он там пил.
