Но с Гарри все было просто. Им обоим лучше было хранить молчание. Да, он ее ударил, она была этим потрясена, но за ударом последовал град поцелуев. И хотя ее любовь и верность уже наполовину принадлежали Джону, Селия все же исправно исполняла супружеский долг – в точности как я платила ренту своему лендлорду. И Гарри, овладев ею – так толстая ступня после некоторой борьбы овладевает шелковой домашней туфелькой, – простил ее неблагоразумный поступок и больше ни о чем ее не спрашивал.
Со стола убрали суповые тарелки и подали рыбу. Джон ел с наслаждением.
– Это чудесно, – сказал он, кивая Селии. – Лосось! Как же я скучал по тем кушаньям, которые готовят в Широком Доле!
– Там, в лечебнице, наверное, кормили плоховато? – спросил Гарри, сразу заинтересовавшись. – Я боялся, что это возможно. Ничего, зато ты не раз порадуешься, что снова дома!
Джон тепло улыбнулся Селии, чья подпись и страстная настойчивость вернули его домой, но Гарри он ответил очень сдержанно и почти ледяным тоном:
– Да, я действительно очень рад.
– А как там вообще было? – продолжал расспрашивать Гарри, как всегда проявляя поразительную бестактность.
– Вообще-то там все очень умело устроено, – сказал Джон, – и прекрасно организовано. Это действительно хорошая лечебница. Только там очень одиноко.
Рука Селии дернулась. Она явно хотела коснуться Джона инстинктивным жестом сочувствия.
– Я надеялась, что мои письма хоть немного вам помогут, – сказала она.
– Какие письма? – спросил Джон. – Я не получал никаких писем.
Моя вилка на мгновение повисла в воздухе, потом я продолжила есть рыбу и потянулась за бокалом вина.
– А мои письма ты получал? – спросила я.
Джон посмотрел мне прямо в глаза и с жесткой, ироничной, оскорбительной усмешкой, но очень вежливо ответил:
– Нет, дорогая, а что, ты мне часто писала?
– Почти каждый день, – храбро соврала я.
– А я писала каждую неделю, – сказала Селия. – Куда же могли пропасть наши письма?
Джон не сводил с меня глаз, похожих на твердые светлые камешки.
– Просто не могу себе представить. А ты, Беатрис?
– И я не могу, – кратко ответила я. – Может быть, доктор Роуз считал, что ты недостаточно здоров, чтобы получать письма из дома. Он же запретил все визиты к тебе, как ты, наверное, знаешь.
– Я догадывался, что должна быть какая-то причина того, почему мне никто не пишет и никто меня не навещает, – сказал Джон. Этот разговор напоминал мне поединок фехтовальщиков. Или какую-то бесконечную дуэль. Но я была слишком утомлена.
И я сдалась. Я была уже почти готова отказаться ото всех моих планов. И я, разумеется, страшно хотела, чтобы хоть один-единственный раз мне не нужно было контролировать каждый свой шаг.
– Прошу меня извинить, – сказала я, обращаясь к Селии. – Я что-то устала. Я, пожалуй, пойду к себе.
Я встала, и лакей бросился отодвигать мой стул. Гарри поднялся и предложил мне руку, чтобы проводить меня до двери, ведущей в западное крыло.
– Это ведь не из-за того, что Селия села на твое место? – спросил он, в очередной раз поражая меня своей недогадливостью. Но я слишком устала даже для того, чтобы сделать первый выстрел в этом дурацком сражении из-за места за столом. Мне хватило и того, что мой муж, посмотрев мне в лицо своим опытным взглядом врача, увидел в моем лице признаки скорой смерти.
– Нет, дело совсем не в месте за столом, – устало сказала я. – Селия может сидеть на этом чертовом стуле хоть всю ночь, если ей так нравится. – И я, отвернувшись от него, поспешно скользнула в дверь, ведущую в западное крыло. Люси раздела меня, и я сразу же ее отпустила. Затем я встала, взяла с туалетного столика ключ и заперла дверь спальни. И еще на всякий случай подставила под дверную ручку стул, чтобы дверь уж точно нельзя было открыть. И лишь после этого я рухнула на подушку и заснула так, словно хотела никогда больше не просыпаться.
Глава восемнадцатая
Но проснуться мне все же пришлось. Всегда были дела, которые нужно сделать, и никто, кроме меня, их сделать не мог. Мне пришлось не только проснуться, но и одеться, и сойти вниз к завтраку, и сесть напротив Джона. И Селия по-прежнему сидела в торце стола, а Гарри, улыбаясь, напротив, и они то и дело обменивались всякими глупыми замечаниями. Затем мне пришлось пойти к себе в кабинет, выдвинуть ящик, где хранились счета, разложить их перед собой и попытаться решить очередную финансовую головоломку. В итоге у меня ужасно заболела голова, поскольку эти счета казались мне трясиной каких-то бесконечных требований, и я никак не могла понять, как мы в эту трясину угодили и как нам теперь оттуда выбраться.
Первые, достаточно простые долги перед мистером Льюэлином были мне вполне ясны. Но потом пришла непогода, которую так плохо перенесли овцы. Затем коровы подцепили какую-то заразу, и многие телята родились мертвыми. Так что я взяла заем у наших банкиров под несколько новых пшеничных полей. Но этих денег нам не хватило, и я заложила кое-какие пограничные с Хейверингами земли. Но выплаты процентов за этот заем оказались для нас слишком тяжелы. Я все занимала и занимала под будущий урожай и молила Бога, чтобы этот урожай пролился на нас поистине золотым дождем и мне больше не нужно было отдавать бесконечные долги. Я молила Бога, чтобы наши амбары доверху наполнились зерном и его было бы так много, чтобы я могла продавать, продавать и продавать без конца, чтобы все эти долги исчезли, словно их никогда и не было. Я разложила перед собой счета, похожие на лоскутное одеяло, сшитое неумелой швеей, и судорожно вздохнула от охватившего меня беспокойства.
Я одна тащила эту тяжкую ношу. Я не осмеливалась признаться Гарри, что наш план по изменению права наследования привел нас к бесконечной веренице долгов, наползающих друг на друга. Я, правда, порой как бы между прочим упоминала, что мы взяли кредит под какое-то поле или под какую-то небольшую ферму, но я не могла рассказать Гарри, что занимаю, чтобы выплачивать проценты. А теперь я и вовсе занимала для того, чтобы платить жалованье, чтобы покупать семена, чтобы сдерживать ту страшную волну, которая грозила полным банкротством и уже лизала мне ноги. Я не осмеливалась признаться Гарри и чувствовала себя ужасно одинокой. Тот страшноватый план, который Ральф когда-то хотел использовать против Гарри – постепенное съедание его доходов и быстрое истаивание его состояния, – я испытала на себе. В моей великой игре во имя обладания этой землей – в моих мечтах увидеть сына в кресле сквайра Широкого Дола – я все поставила на урожай, который еще только, может быть, будет получен.
И если он не будет получен, я проиграла.
А если я проиграла, то Гарри, Селия, Джон и дети падут под лавиной обрушившихся на нас долгов. Мы попросту исчезнем, как и все прочие банкроты. Если нам удастся спасти хоть что-то, мы сможем купить небольшой фермерский домик в Девоншире, или в Корнуолле, или даже в этой ужасной Шотландии, на родине Джона. Да где угодно, лишь бы земля была дешева, а цены на продукты невысоки. И никогда уже я, проснувшись утром, не увижу холмов Широкого Дола.
