Двуколка качнулась, когда я, положив сына к себе на колени лицом вниз, сильно ударила его по спине. Я и сама толком не знала, почему я так сделала. Потом я схватила его за ноги и, держа головой вниз, сильно встряхнула, смутно вспомнив, как после рождения он издавал похожие негромкие, чуть задыхающиеся звуки.
Мальчик снова закашлялся так, словно его вот-вот вырвет, но изо рта у него ничего не выпало. Я почти швырнула его на руки няньке и, стегнув Соррела кнутом, закричала:
– Где доктор МакЭндрю?
– В деревне, вместе с леди Лейси, – испуганно пролепетала она, прижимая к себе Ричарда.
Звуки, которые теперь вырывались из его груди, стали еще более болезненными и более страшными для моего слуха. Его тошнило, он задыхался, и его попытки вздохнуть становились все слабее. Ему не хватало воздуха. Он умирал – умирал в моей двуколке, на земле Широкого Дола, чудесным солнечным утром!
Я снова ударила Соррела, и жеребец, опустив голову, перешел с благородной рыси на дикий галоп. Двуколка подскакивала и подпрыгивала, точно лодка на вздувшейся от паводка реке, но я продолжала гнать коня, ни на что не обращая внимания. Ветер хлестал мне в лицо, я едва видела дорогу перед собой. Но, бросая время от времени взгляд на моего сына, я понимала, что ни глотка бьющего нам навстречу потока воздуха не проникает в его маленькие легкие. Его вздохи становились все слабее, все тише, он уже почти не кашлял, и губы у него посинели.
– Где именно в деревне? – прокричала я, перекрывая грохот конских копыт и скрип несущейся во весь опор двуколки.
– У викария, должно быть! – взвизгнула миссис Остин. Лицо у нее было почти таким же белым, как воротничок ее платья. Она прижимала к себе Ричарда, боясь за него, но и сама пребывала в ужасе от этой бешеной скачки.
Когда мы влетели в деревню, я уже ничего не видела перед собой, только услышала, как отлетела в сторону из-под колес чья-то курица со сломанной шеей. Я так резко затормозила у дома викария, что конь буквально сел на задние ноги, а я, швырнув вожжи миссис Остин, выхватила у нее Ричарда и бросилась к дому. Было уже слишком поздно. Слишком поздно: он больше уже и не пытался вздохнуть.
Я подбежала по садовой дорожке к передней двери, и тельце сына безжизненно обвисло у меня на руках, а веки у него были такими же синими, как губы, и маленькая грудка казалась совершенно неподвижной. Дверь оказалась открыта, и когда я туда вбежала, доктор Пиерс поднял ко мне свое изумленное лицо.
– Где Джон? – спросила я.
– В моем кабинете, – ответил викарий. – А что случилось?..
Я, не отвечая, рывком распахнула дверь в кабинет и едва заметила Селию, миссис Мерри и старую Марджери Томпсон, которые склонились над столом. Я видела только Джона.
– Джон… – сказала я, протягивая обмякшее тельце сына.
Джон к Ричарду никогда не прикасался, хотя теперь мальчику был уже почти год, но сейчас он буквально выхватил мальчика у меня из рук, сразу увидев и синие веки, и синие губы.
Ричард казался совершенно безжизненным. Когда Джон положил его на стол, его головка стукнула по столешнице с таким звуком, словно он уже превратился в труп.
Достав из жилетного кармашка маленький серебряный ножичек, который он всегда носил с собой, Джон выдохнул:
– Что?
– Серебряный колокольчик от погремушки, – сказала я.
– Крючок для застегивания перчаток, – приказал мой муж Селии, которая стояла с ним рядом, не сводя глаз с лица моего сына; затем он одной рукой взял Ричарда за подбородок и с силой дернул, как бы выдвигая нижнюю челюсть вперед, так что нежная кожа на шее у мальчика натянулась. А потом… потом он вскрыл Ричарду горло.
Колени подо мной подогнулись, и я рухнула в кресло. На один лишь безумный миг мне показалось, что Джон убил моего сына, но потом я увидела, как он сует мундштук от одной из курительных трубок доктора Пиерса в маленькое, только что прорезанное в дыхательном горле отверстие, и услышала хриплое дыхание. Ричард обрел способность дышать!
Я уронила голову на руки, не в силах смотреть, потом все же сквозь дырочку меж пальцами увидела, что Джон внимательно всматривается в рот Ричарда, а его правая рука повелительным, как у настоящего эдинбургского хирурга, жестом протянута в сторону Селии.
Она, порывшись в своем ридикюле, вытащила оттуда крючок для застегивания перчаток с перламутровой ручкой, а потом еще маленький крючок для вязания. Она положила первый крючок в раскрытую ладонь Джона, но никуда не отошла. Без малейших колебаний она обеими руками взяла бледное личико Ричарда и устроила его так, чтобы трубочный мундштук ничем не закрывало и не забивало. Губы мальчика уже снова порозовели. Джон, низко склонившись над ним, пытался извлечь проглоченный колокольчик крючком для перчаток. У меня за спиной в дверном проеме вдруг резко скрипнули башмаки доктора Пиерса – это он от волнения переступил с ноги на ногу.
– Слишком велик, – сказал Джон, выпрямляясь. – Что еще есть?
Не говоря ни слова, Селия вынула одну руку из-под головы Ричарда и предложила Джону вязальный крючок. Он улыбнулся, не отрывая глаз от моего сына, и сказал:
– Да, это отлично подойдет.
Все в комнате затаили дыхание. Миссис Мерри, которая когда-то насмехалась над «молодым умником», получившим образование в Эдинбурге, Марджери Томпсон, деревенская сплетница, доктор Пиерс и я – все молчали, когда Джон погрузил тонкий серебряный крючок в крошечное горлышко Ричарда. Казалось, только он и Селия не замечают, какое чудовищное напряжение царит в залитом солнцем кабинете.
Послышалось еле слышное, почти неразличимое звяканье – это колокольчик зацепился за молочные зубки Ричарда, когда Джон его вытаскивал. А потом мы увидели, что колокольчик висит на конце серебряного крючка.
– Готово, – сказал Джон и, вытащив из кармана свой шелковый носовой платок, ловко извлек мундштук из горлышка ребенка и перебинтовал ему шейку платком. Потом он перевернул мальчика на животик прямо на твердой столешнице, и Ричарда вырвало. Он закашлялся жутким лающим кашлем и хрипло заплакал.
– Можно мне? – спросила Селия, и Джон кивнул, а она взяла моего сына на руки и положила его головку себе на плечо. Она поглаживала его по спинке и шептала ему всякие нежные слова, пока он плакал от испуга и боли в горле. А Селия прижималась щекой к его кудрявым волосам, и лицо ее сияло гордостью и любовью, особенно когда она смотрела на Джона. В эти мгновения в ее глазах можно было прочесть все, что у нее на сердце.
– Вы держались молодцом, – сказал он, словно разделяя с нею успех. – К сожалению, крючок для перчаток оказался великоват. Мы бы потеряли мальчика, если бы вам не пришло в голову воспользоваться вязальным крючком.
– Это вы держались молодцом! – сказала Селия, глядя на него с нескрываемой любовью. – Ваша рука была тверда, как кремень. Вы спасли Ричарду жизнь.
– У вас не найдется настойки опия? – между тем спросил Джон у доктора Пиерса, не отрывая взгляда от сияющего лица Селии.
