– После нашего разговора я не могла уснуть всю ночь, но пока что нашла только одно решение, – сказала Селия. Я быстро глянула на нее. Под глазами у нее действительно были темные круги, и вполне можно было поверить, что она совсем не спала, встревоженная известием о моей беременности. Я тоже почти не спала, но отнюдь не из-за снедавшей меня тревоги. Просто Гарри среди ночи разбудил меня, обуреваемый желанием немедленно заняться любовью, а потом и еще раз – уже почти на рассвете. И мы никак не могли вдоволь насытиться друг другом; я содрогалась, испытывая извращенное наслаждение при мысли о том, что во мне сейчас и семя Гарри, и его дитя, и я улыбалась при мысли об этом, крепче сжимая бедра Гарри и не давая ему заходить в своих притязаниях слишком далеко. Мне казалось, что так я оберегаю ребенка в своем чреве, ибо теперь он вполне заслуживал моей опеки.
И в то время, как мы с Гарри занимались любовью, Селия, моя дорогая Селия, не спала, тревожась обо мне!
– Пока что есть, на мой взгляд, только один выход, – сказала она, – если, конечно, ты не хочешь признаться во всем твоей маме – а я пойму, если ты этого не захочешь, моя дорогая. Тебе нужно следующие несколько месяцев провести вдали от дома. – Я кивнула: Селия соображала быстро, а значит, я была избавлена от множества всяких неприятных объяснений. – Мне кажется, – осторожно продолжала она, – ты могла бы сказать, что больна и нуждаешься в моей помощи и поддержке; а потом мы с тобой отправились бы в какой-нибудь тихий городок, возможно приморский или в такой, где есть минеральные источники, и там нашли бы добрую женщину, которая помогла бы тебе во время родов и взяла бы на себя дальнейшие заботы о новорожденном.
Я кивнула, без особого, впрочем, энтузиазма, и с благодарностью воскликнула:
– Как ты добра, Селия! Неужели ты действительно готова остаться со мной?
– Ну конечно, – великодушно ответила она. И я даже усмехнулась про себя: она всего полтора месяца замужем, но уже готова обманывать мужа и лгать ему, не колеблясь ни секунды.
– Меня в этом плане тревожит только одно, – сказала я. – Что будет дальше с этим несчастным невинным младенцем? Я слышала, что многие из женщин, берущих детей на воспитание, вовсе не так добры, как хотят казаться; что порой они очень плохо обращаются со своими воспитанниками или даже убивают их. И хотя это дитя зачато при таких обстоятельствах, что я, кажется, вполне могла бы его ненавидеть, оно все же невинно. Ах, Селия, подумай, как эта милая крошка, маленькая английская девочка, будет расти вдали от своей родной страны, без семьи и друзей, одинокая и совершенно беззащитная!
Селия отложила свой рисунок; в глазах у нее стояли слезы, когда она воскликнула:
– Да, бедная детка! – И я поняла, что она вспомнила свое собственное печальное и одинокое детство.
– Мне невыносима мысль о том, что мой ребенок, возможно, дочь – твоя племянница, Селия! – будет воспитываться среди грубых и, возможно, неласковых людей, не имея рядом ни одного друга, – продолжала я терзать бедную душу Селии и добилась своего: по ее щекам потекли слезы.
– О, как это все несправедливо! – страстно воскликнула она. – Как несправедливо, что ее придется оставить в чужой стране! Нет, Беатрис, ты права: ее нельзя бросать здесь. Она должна жить рядом с нами, чтобы мы всегда могли знать, хорошо ли ей живется. Вот если бы было можно поселить ее в вашей деревне…
– Нет, только не это! – И я невольно руками попыталась отстранить от себя столь ужасную перспективу. – Только не в нашей деревне! Лучше прямо сразу дать объявление в газете, что я родила ее вне брака. Если мы действительно хотим позаботиться о девочке и воспитать ее, как настоящую леди, то единственное пригодное для этого место – наша усадьба в Широком Доле. Если бы мы сумели выдать ее за какую-то твою дальнюю родственницу-сироту или за кого-нибудь в этом роде…
– Да, это было бы хорошо, – сказала Селия, – вот только моя мама сразу все поймет. – Она задумалась и умолкла; я не торопила ее: пусть еще немного подумает. А затем я посеяла первое зернышко своего плана в ее взбудораженном тревогой умишке.
– Вот если бы ты, Селия, ждала ребенка, – со страстной тоской воскликнула я, – все бы только обрадовались, особенно Гарри! Узнав об этом, он не стал бы докучать тебе… требуя… исполнения супружеского долга. И твой ребенок мог бы надеяться на самую лучшую, самую счастливую жизнь. Если бы это была твоя дочка, Селия…
Я не договорила, услышав, что от моих слов у нее перехватило дыхание. Похоже, я своего добилась! Я вздохнула, втайне испытывая огромное облегчение и радость.
– Беатрис, я ведь тоже думала об этом! – воскликнула она, слегка заикаясь от возбуждения. – Почему бы нам действительно не сказать всем, что я жду ребенка? Почему бы мне, когда эта девочка родится, не признать ее своей? И тогда наша дорогая крошка могла бы спокойно жить вместе с нами, а я любила бы ее и заботилась бы о ней, как о своей родной дочке! И никому, совершенно никому не нужно было бы знать, что она мне не родная. Я была бы рада заботиться о малышке, а ты была бы спасена! Ну, что ты на это скажешь? Как ты думаешь, может из этого что-нибудь получиться?
Я была просто потрясена ее смелостью.
– Селия! Это же просто гениально! – искренне воскликнула я. – И, по-моему, у нас это вполне получится. Мы, например, до самых родов могли бы оставаться здесь, а потом вместе с девочкой вернуться домой и сказать всем, что она была зачата еще в Париже и просто родилась немного раньше срока! Но разве она тебе так уж нужна, моя бедная крошка? Может, все-таки лучше отдать ее на воспитание какой-нибудь старушке?
Но теперь уже Селия стояла на своем:
– Нет, Беатрис. Я ведь обожаю маленьких детей, а твою дочку стала бы особенно любить, и когда у меня появились бы собственные дети, она стала бы для них старшей сестрой, моей любимицей, и они бы росли и играли все вместе. И она никогда, никогда не узнала бы, что она мне не родная… – Голос Селии дрогнул, она с трудом подавила рыдание, и я догадалась, что ей вспомнилось собственное детство, когда она чувствовала себя изгоем в детской Хейверинг-холла.
– Я уверена: у нас все получится, – помолчав, твердо сказала она. – Я возьму себе твоего ребенка и буду любить его и заботься о нем, как если бы сама его родила. И никто никогда ничего не узнает.
Я улыбнулась, чувствуя, что с души моей свалилась огромная тяжесть. Теперь я снова вполне ясно видела свой путь.
– Ну что ж, хорошо, я принимаю твой план, – сказала я. Мы обнялись и поцеловались. Селия обвила мне шею руками; ее ласковые карие глаза с полным доверием смотрели прямо в мои прозрачные зеленые. В ней воплотилось столько честности, скромности и добродетельности, что казалось, будто она облачена в них, точно в дивное платье из тончайшего шелка. Я, разумеется, была бесконечно умнее и бесконечно хитрее, чем она, и обладала куда более властной натурой, а потому, добившись полной победы, встретила ее доверчивый взгляд с улыбкой столь же нежной, как и ее собственная.
– Итак, – возбужденно спросила она, – с чего мы начнем?
