– Кто захотел поместить La Rose
[36]
на обложку? Я легко могу поверить, что Пьер оказался наглецом, но… неужели это сделал он? Ты? Или издатель?
– Это была моя идея, – смущенно призналась Джоли. Огромный мужчина, которого она едва знала, навис над ней в гостиничном номере. Она испугалась, что скажет что-то не то и он уйдет. Какая же она дура! – Но… разве такому совершенству место внутри книги? Она должна быть на обложке. Она так прекрасна.
Трудно было поверить, что такую нежную шоколадную розу мог сделать грубиян, который отнесся к Джоли так недоброжелательно. Чтобы защитить себя, ей не следовало бы сейчас думать, что где-то внутри у него спрятано сердце, способное прочувствовать такое чудо.
Он глубоко вздохнул, из-за чего его грудь прикоснулась к ней. Ее голова закружилась.
– Если бы при этом на книге значилось мое имя, я был бы абсолютно удовлетворен, – процедил он сквозь зубы.
Эта девушка и ее отец украли у него мечту. Когда он выпустит свою кулинарную книгу – а это непременно скоро случится, ведь он же шеф-повар с тремя звездами, – то не сможет поместить собственную Розу на обложку, не выглядя при этом плагиатором.
– Мне правда очень жаль, – сказала она тихо. – Я всегда считала это пирожное творением отца. Мне в голову не могло прийти, что это не так.
В юности она, конечно, видела, как Габриэль собственноручно лепил цветы из мастики и постоянно совершенствовался в кондитерском искусстве. Но отец старался создать у всех впечатление, будто Габриэль работал простым подмастерьем у гениального Пьера Манона.
Губы Габриэля напряженно изогнулись.
– Могу побиться об заклад, что он ни разу не признал моих заслуг.
Нет. Ни разу. Джоли потерла затылок.
– Я приехала, чтобы договориться с вами о справедливой компенсации.
Он резко отодвинулся от нее и стал смотреть в окно. «Черт возьми, какой темперамент!» – сказало ее тело. «Ты заткнешься?» – перебил разум.
– Я подал в суд вовсе не ради компенсации. Ее просто не существует. Кроме того, я знаю, что никогда не выиграю в суде. Нельзя получить патент на рецепт. Мне нужно лишь внимание, которое вызовет этот иск. Люди должны узнать, что это мое и что Пьер Манон, как мне кажется, поступает неправильно, пытаясь использовать чужое. Кто знает, может быть, это даже поможет изменить традиции кухонной иерархии, и не только в моей кухне.
Возбуждение исчезало, и Джоли начало подташнивать. Может быть, то, что он хочет, справедливо? Может быть, она начинает понимать его яростное желание разоблачить несправедливость? Но публичность, суд коллег – все это может убить отца.
– Но отец просто не выдержит огласки. И дело тут вовсе не в обыкновенном самолюбии, – с отчаянием сказала она.
На губах Габриэля появилась кривая усмешка.
– Несмотря на мои чудовищные манеры, я услышал, как ты это сказала, Джоли. Я все еще думаю.
Глава 6
«Надо бы обзавестись руководством по свиданиям для чайников, – подумал Габриэль, покрывая купол сверкающим золотом. – «Чудовище»! И как ей это только в голову пришло!» Да, он немного высокомерен, уверен в себе, полон решимости получить именно то, что хочет, и так, как хочет… Кстати, он до сих пор не понимает, почему женщины кричали ему об этом так, будто хотели оскорбить, а не похвалить его.
Допустим, он не всегда беспокоится о том, чтобы побриться. Но… вот так сразу он уже и чудовище? А ведь он был так добр к ней, когда она вызывала в его кухне катастрофы, одну за другой. И даже не ругал ее, когда Джоли призналась, что она и есть инициатор кражи его Розы. Он принял как невольный и мучительный комплимент ее признание. Все-таки ей хватило мудрости признать, что его творение было лучшим из всего сделанного в кухнях ее отца.
Надо ли ему вести себя с Джоли Манон как-то иначе? Обычно он выбрасывал почти готовое к подаче блюдо только потому, что видел три крупинки, расположенные неправильно. Примечать малейшие детали и изменения – это его профессиональное умение. Естественно, от его взгляда не укрылась ее реакция на его присутствие. Впрочем, даже самые отъявленные пофигисты запали бы на соблазнительные округлости такой цыпочки. А как ловко она всегда находила объяснения тому, что ее ягодицы оказывались подняты прямо перед ним…
Было бы глупо не дать ей понять, что его тоже влечет к ней. Верно? Неправда, что он попер напролом, словно привык лишь использовать женщин в своих целях. Нет, это у нее самой только одно и было на уме. Он сказал ей, что хочет сделать все, чего бы она ни пожелала. «Все, что захочешь».
Что еще может предложить мужчина женщине сверх всего того, что она захочет? Впрочем, кажется, она поняла это неправильно. Он не знал, почему всегда так магнетически действует на женщин.
Габриэль оживился, снимая со стены другую тарелку. У него еще остались кое-какие козыри в рукаве. Джоли может считать его полным идиотом и козлом и притворяться, что никогда не захочет видеть его снова, но он взял ее смертельно больного отца в заложники.
И осталось только придумать, как этим воспользоваться.
Джоли просыпалась медленно, не в силах понять, где она. Кто-то снова тихо постучал в дверь, и ее сердце забилось тревожно. Странная комната в гостинице, незнакомая часть страны, и, должно быть, уже глубокая ночь. Она уставилась на дверь. Фонтан в отдалении тихо играл колыбельную, и звуки проникали через окна, открытые, чтобы избавиться от дневной жары.
Кто стучит в дверь на ночь глядя? Либо насильник-убийца проник в гостиницу и выбрал ее комнату, либо… кое-кто только что закрыл свой ресторан и решил зайти проведать.
В двери не было глазка. Но Джоли была не из тех, кто колеблется, если перед ней стоит неразрешимая задача. Одним прыжком она пересекла комнату и рывком распахнула дверь.
– Что, черт возьми, с вами не так? – зашипела она на мужчину, который возвышался над ней, одной рукой опираясь о косяк. Другая его рука все еще была поднята для очередного стука в дверь.
Он смотрел на нее сверху вниз. В одно мгновение его жадный взгляд охватил ее тело, затем еще раз и остановился на ее груди. С опозданием она вспомнила, что на ней только хлопчатобумажный ночной топик и мальчишечьи шорты, по-девчачьи украшенные кружевами по краям. И нет лифчика.
– Putain. – Его голос звучал приглушенно. – Вот поэтому я и не должен замечать, что тебя влечет ко мне?
Она бы взревела, если бы смогла. Безмерный гнев душил ее. Какой омерзительный человек!
– Мне снился сон. Не о вас. Сейчас полночь. Что вы здесь делаете?
– Ты, наверное, уже не вспомнишь, но однажды я уже спрашивал, рано ли ты ложишься спать. Разве ты сказала «да»?
Ах да! Летом, много лет назад, у нее появилась привычка бодрствовать до двух часов ночи. Это, впрочем, было естественно для подростка, которому хотелось общаться с отцом, когда тот возвращался домой, и разговаривать с ним в редкие минуты отдыха.
