— Буди, а ты знаешь легенду о Летучем Голландце? — спросила Катя, когда смолкли последние звуки оркестра и утих шквал зрительских аплодисментов.
— Да, конечно.
— Но она же совсем другая… Там капитан Ван дер Декен…
— Это голландская история
[14]
. А у Вагнера — немецкая. Они совершенно разные… А есть еще история о том, как капитан продал душу дьяволу. Он играл с ним в кости и поставил на кон свою душу. А когда проиграл — его душа стала призраком и вынуждена была вечно скитаться по океанским просторам… Катя, я провожу тебя домой. Ты устала и под впечатлением…
— Да, сильная вещь, — едва слышно сказала Катя, а про себя подумала: «И — загадочная… Не с этой ли историей связаны мои видения с масками? А впрочем, как они могут быть связаны?»
— Буди, как ты думаешь, почему Сента решилась на такой поступок? Неужели из-за любви? Но она ведь до этого не знала Летучего Голландца, значит, и не любила его…
— Катя, это не просто любовь… Это — готовность к самопожервованию ради блага другого человека! А для оценки этого поступка нет никаких критериев. Он может либо быть, либо — не быть…
В лицо опять подул морской бриз. Слегка солоноватый свежий ветерок напоминал о том, что море может быть не только теплым, ласковым и добрым. Оно бывает и холодным, злым и даже жестоким. Какой суровый норов проявляет оно во время штормов! Ну, а тех, кто сам бросается в пучину, как в этой опере, наверное, заглатывает с превеликим удовольствием…
Подъехало такси, но в нем было всего одно свободное место.
— Готовность к самопожертвованию… — повторила Катя. — Может быть, и есть она в сказках да легендах… А в реальной жизни…
Со следующей машиной повезло. Но Катя и Буди всю дорогу молчали, словно «переваривали» полученную информацию. Так и ехали они — каждый в своих мыслях. А когда прощались возле подъезда, он произнес загадочную фразу:
— Легенда о Летучем Голландце может случиться с любым человеком…
— Как это?
— Каждый может получить за свои грехи проклятие… И не только за свои, но и за грехи в прежних воплощениях…
— Но ведь…
— Ох, Катя, Катя… Мы все о трагическом… Хочешь, я тебя развеселю? А знаешь ли ты легенду о «плЫвучем голландце»?
— Что? Первый раз слышу!
Буди рассмеялся:
— Я так и думал! У тебя нет чувства юмора! А «плывучий голландец» — это автобус-амфибия, на котором можно путешествовать по воде — по каналам, перерезающим Амстердам. Сидишь так и посматриваешь по сторонам, а гид тебе рассказывает: «А это — Нидерландская опера, вчера здесь была постановка „Летучего Голландца“, и главными зрителями того действа стали Буди и Катя…» Давай завтра грустного голландца заменим на веселого, а?
Паула уже спала, и Катя осторожно прошла на кухню — захотелось перехватить чего-нибудь легкого, вроде салата. Открыла холодильник, а оттуда пошел аромат вишни. «Вот здорово! Вишневый пирог купила! Ну, Паула, знает, чего я хочу». Запах ванильного сахара добавлял лишь пикантности, но не перебивал «вишневую волну». А была она нежной и так таяла во рту…
Сон не шел. Вот так всегда. Когда много информации и впечатлений, идет перевозбуждение нервной системы. А сон — не идет. Так что же сказал Буди о проклятии за свои грехи? «Проклятие», «проклятие»… Это слово вертелось у нее на языке, как будто нужно было его поставить в недостающее звено мыслей. Вот, наконец, и оно! А что за заклинание говорил ей человек-орел? «Когда Катарина простит Альберта…» Может быть, над этим Альбертом, как и над Летучим Голландцем, не над немецким, а над голландским, тоже висит проклятие? Надо спросить у Буди, он все знает…
Последняя мысль пришла к ней уже почти во сне.
Глава 3
День третий
— Убегаю сегодня пораньше, — лицо Паулы нарисовалось перед Катиными глазами, когда та еще и не проснулась. — Позавтракаешь и отдыхай.
— А ты куда?
— О-о-о, у меня такое интересное дело сегодня… Называется «Непостоянство гениев». Ладно, я тороплюсь… Расскажу вечером. О Вилли не беспокойся, Хелен уже здесь. Пока!
Катя приняла душ, привела себя в порядок и босиком прошла на кухню. Там она заварила кофе и села за огромный, из тяжелого дерева, обеденный стол. Завтрак еще не остыл: Паула приготовила омлет с овощами. Мысли путались. Еще позавчера она переживала по поводу того, что Стас улетает в Лондон, а вчера о нем даже и не вспомнила… Может, просто закружилась? Все сразу: и презентация, и — опера…
Возвращаясь в спальню, Катя не удержалась, заглянула в детскую. Комната отличная: просторная, светлая, а главное — оборудована для любимого малыша. Здесь — и невысокая горка, с которой можно скатиться, и машина-бибика, на которой можно порулить, и целый шкаф мягких игрушек… Детский столик, за ним можно и кушать кашку, и рисовать фломастерами или карандашами. Огромный ковер — можно валяться, а можно сидеть, складывать конструктор, их здесь — тоже с десяток.
«И зачем же она ребенка решила взять себе? Ведь сама говорила, что предлагали оставить, — подумала вдруг Катя. — Какая ему разница, на каком ковре и за каким столом сидеть? Там, хотя бы, есть другие дети, пообщаться с ними можно». «Как это — пообщаться? — спросило второе „Я“. — Ты же сама себе противоречишь! Как он будет общаться, когда ему, как ты сказала, „все равно“?»
— Вилли! — Катя помахала емурукой, и он тряхнул головой и посмотрел на нее. Из чуть приоткрытого рта вытекла слюнка, и Хелен тут же вытерла ее большой салфеткой, которая была у нее наготове.
«Да уж, а там не станут сидеть перед каждым с платком…» — подумала Катя.
Сегодня Хелен учила Вилли рисовать. Он сидел на детском стульчике за столиком и держал в правой руке толстенный фломастер. На листах ватмана, которые были разбросаны повсюду, красовались жирные разноцветные разводы-завитушки, очень даже похожие на творения сюрреалистов. Если внимательно присмотреться к ним, много чего можно увидеть. Если захотеть. Когда бы их нарисовал известный художник, кто-то бы и восхищался, подметив «тайный смысл», но если больной ребенок — этот смысл теряется за бессмыслицей.
На стене возле детского шкафа, напоминающего один из отделов «Детского мира», висели настенные часы в виде мохнатой головы медведя. Он был совсем не злой, и, казалось, даже, улыбался, рот у него, как и у Вилли, тоже был приоткрыт. И вдруг из этого рта выпрыгнула кукушка с радостным «ку-ку!»
«О боже, уже десять часов, — подумала Катя. — Меня же Буди ждет возле дома…»
Она подошла к окну и отдернула шторы из мягкого желтого шелка с золотистыми разводами. Возле подъезда стояло такси.
— Пока, Вилли, пока, Хелен… До вечера!
