И кто после этого скажет, что кони глупее людей? С раздраженным ржанием Верный, задрав хвост, ускакал. Командир Лю облегченно вздохнул:
– Удачи, брат! В прошлой жизни ты генералом был, не меньше! Буду жив – свидимся!
А сам осторожно, но твердо ступил на пересохшие скрипучие доски. Далеко внизу река, стиснутая узким каньоном, свирепо ревела, словно ее дух-дракон вел вечную битву с неуступчивыми горными духами. Но Лю Дзы вниз не смотрел и назад – тоже. Только вперед, иначе – смерть.
И он пошел, все дальше и дальше по мосту, не останавливаясь и не уклоняясь от летевших в спину стрел, ведь каждое неверное движение стоило бы жизни. Слишком ненадежная опора под ногами, канатоходцам – и тем легче, в них обычно не стреляют.
– Если там, на Небесах, кто-то и впрямь хочет мне помочь, – пробормотал Пэй-гун, добравшись почти до середины, – сейчас самое время!
Видно, такая дерзость все-таки пришлась не по вкусу высшим силам, а может – удача решила поиграть с бездельником-Лю, Лю-кутилой в чет-нечет, как знать? Но какому-то меткому гаденышу удалось все-таки прицелиться, и Лю Дзы поневоле вскрикнул, дернулся, покачнулся, потерял равновесие лишь на миг… Ветхому настилу и этого было довольно. С торжествующим сухим треском, под хор радостных выкриков циньских солдат доски под Пэй-гуном проломились, и он рухнул вниз с головокружительной высоты. Рухнул и с плеском ушел под воду, словно камень, брошенный рукой играющего божества. А следом посыпались остатки моста.
Ревущая вода, белая от пены поверху, желтая от глины в глубине, сомкнулась над головой командира Лю, и сколько бы ни вглядывались преследователи, в этой стремнине не понять было, выплыл мятежник или сразу пошел ко дну, оглушенный смертельным падением.
– Видать, сдох, – сплюнув, подытожил циньский офицер, который к самому краю обрыва благоразумно не приближался. – Эй, по коням! Нам еще ублюдка из Чу искать!
…Уже к ночи, несколько часов спустя, этак в пяти ли ниже по течению, где река смиряла свое бешенство, разливаясь широко и вольно, одинокий вороной конь подошел к самой воде, фыркнул, задрал голову и тоскливо и томительно заржал. И вдруг, словно услышав что-то, стремительно скакнул в сторону и умчался, растворяясь в густеющих сумерках.
Сян Юн
Бой не успел толком начаться, а циньские солдаты подозрительно разбежались в разные стороны, точно куры, испортив Сян Юну все веселье.
– Эй, куда же вы? А ну вернитесь! – прокричал он вслед.
Подголоски из его небольшой, но громкоголосой свиты тут же принялись улюлюкать, словно это их мечей испугались враги. Лисы любят пользоваться могуществом тигра, но сейчас не совсем тот случай.
– Так что же вы стоите? Догоняйте! – приказал раздосадованный генерал, указывая рукой на густые заросли. – Быстро!
Делать было нечего. Еще неизвестно, что хуже – напороться на засаду или разгневать Сян Юна.
И конечно же, как он и предвидел, в лесу их поджидала засада. Не предвидел генерал только ее многочисленности. Циньские командиры решили взять мерзавца Сян Юна не умением, так числом, выведя против него целую армию. В чем-то они, безусловно, были правы. На медведя можно и с одним копьем выйти, и тут уж как повезет, но разумные люди предпочитают затравить его сворой собак. И что тогда толку в медвежьей силе? Разбив отряд чусцев наголову, циньцы окружили генерала со всех сторон, точь-в-точь как собаки медведя. И давай рвать. Только клочки в разные стороны полетели. Но пока вокруг толпились солдаты, их с Серым не могли издали накрыть лучники. Да и из арбалетов неудобно целиться. Себя Юн не щадил, а вот коня берег. И теперь больше всего боялся, что любимцу рано или поздно подрубят ноги, а второго такого в целом мире не найти. И когда жеребец жалобно закричал, получив рану в грудь, генерал Сян окончательно взбесился. В голове у него зашумела и без того кипящая от ненависти кровь, весь мир скукожился до пятачка истоптанной земли под копытами Серого, а все желания сосредоточились на острие меча. Их было немного, точнее, всего одно – убивать. И уж если циньцы решили, что он – медведь, то пусть он будет самым страшным зверем в их поганых жизнях.
Постепенно одежда под кольчугой пропиталась потом и кровью, вместе с которыми из тела вытекала жизнь. Чуский генерал слабел, чаще пропускал удары и, уже не сдерживаясь, кричал от боли.
А потом Сян Юн, должно быть, умер. И душа его, подхваченная силами ян, устремилась в небо, без сожаления бросив тело на поживу воронью. Голову, скорее всего, выставят на всеобщее обозрение на воротах Санъяна, но это уже не важно. Совсем не важно.
Юн открыл глаза. Боли он больше не чувствовал, и на него смотрела небожительница – дивная прекрасная дева с глазами изо льда.
– Тьян Ню, – прошептал он еле слышно. – Здравствуй…
«Этот человек совершенно не двигался, не стонал, а дышал так тихо, что я каждый раз пугалась. Бросалась щупать ему пульс, слушала стук сердца и молилась, чтобы он не умер. Нет, ничего такого. Просто жалко его было буквально до слез».
(Из дневника Тьян Ню)
Глава 7
Где сядешь, там и слезешь
«По сути своей мужчины не столько коварны, сколько практичны. Это мы грешим против второй заповеди, творя себе кумира из живого человека, со всеми слабостями его. А мужчины – что, они просто падают к нашим ногам израненными и гонимыми, пробуждая в нас жалость и сострадание».
(Из дневника Тьян Ню)
Тайвань, Тайбэй, 2012 г.
Саша
Когда такси остановилось у музея, Александра была спокойна, как утреннее небо над горой Юйшань. Увидев ее, никто не сказал бы, что меньше часа назад девушка готова была вцепиться когтями в волосы своей неожиданной сопернице. Если что она и усвоила из уроков отца, так это главный завет достойного человека – держи лицо. «За закрытыми дверями в собственном доме, – наставлял ее родитель, – может быть немирье, и это беда. Но случись так, что увидит чужие горести неподходящий человек, тогда беда станет позором и умножится стократ».
Саша сжала губы. Не бывать такому! Ин Юнчен может провалиться в загробное царство вместе со своими улыбками, уловками, стихами и любовницами в оранжевых платьях. Больше она не попадется ему на крючок. Становиться какой-то там по счету подружкой? Ну нет. Никогда.
Решив так, девушка расплатилась с таксистом и остановилась перед входом в музей. Сказочный белый дворец, утопающий в зелени, казалось, плыл по воздуху. Острые, загнутые края крыш, покрытых бирюзовой черепицей, походили на крылья птиц. Александра, опустив руку в карман, осторожно погладила пальцем бабушкину рыбку.
– Скоро мы с тобой разберемся, что к чему, – прошептала она, не совсем понимая, к кому обращается – к терракотовой фигурке или к духу почтенной Тьян Ню.
Вокруг кипела жизнь: торопились взойти по дворцовым лестницам туристы, раздавался разноголосый и разноязыкий говор, но Саша вдруг почувствовала, как будто бы натянулось, изменило на мгновение свой ход время, затихли звуки, угасли краски. На короткую и страшную секунду девушке почудилось, что Тайбэй исчез, растворился в веках, развеялся в тумане. И, будто кто-то быстро набросал на бумаге акварелью рисунок, проступила, мелькнула перед глазами незнакомая разгромленная комната, опрокинутый столик, рассыпавшиеся по полу сладости. Нос защекотал аромат зеленого чая, и словно бы издалека раздался легкий стук в дверь – в дверь, подпертую так, чтобы никто не смог войти.
