– Да где ж ты их только находишь-то?! – простонал Цзи Синь, когда долгожданный предводитель наконец-то вернулся к своим верным соратникам, спрыгнул с коня, радостный, и добычу свою наземь спустил.
– Это… это же не… – Братец Фань – тот просто побелел и попятился, некультурно тыча пальцем в спутницу командира Лю.
– Хулидзын. – Цзи Синь моргнул и даже глаза протер, надеясь, что жуткое видение сгинет. – Это хулидзын!
Небесная лиса в ответ на такое приветствие нехорошо прищурилась и клацнула зубами.
Командир Лю потемнел лицом, нахмурился и отчеканил:
– Это – моя женщина. А ну разойдись! Вам что, делать нечего? Услышу, что шушукаетесь, как старые евнухи, или увижу, как пялитесь, – разгоню обратно по хлевам, козопасы!
– Но, брат Лю… – Фань Куай развел руками, беспомощно оглянулся на гневно трепещущего веером конфуцианца и сник. – Как скажешь, брат Лю…
– Кто еще не понял? – прорычал Лю Дзы, глядя в упор на братца Синя. – Ну?!
– Потом поговорим, – прошипел тот, но тоже позорно отступил, прикрываясь рукавом.
– Идем, Лю Си, – скомандовал мятежник и, ухватив лисицу за запястье, поволок за собой к единственной палатке, имевшейся в лагере повстанцев.
Женщина покорно шла следом, но по сторонам нелюдскими светлыми глазищами так и зыркала. Фань поежился под таким взглядом и жалобно пробухтел:
– Братец Синь, а братец Синь! А это, выходит, та самая лисица? Ну из-за которой бешеный пес Сян Юн городишко пожег? А зачем она брату Лю? От нее ж беды одни! Не, я понимаю – небесная дева, оно и полезно, и благородно, а тут-то – лиса! Хулидзын! Мало того что несчастья приносит, так она ж у него весь ян высосет! Братец Синь, что ж теперь…
– Хоть ты заткнись! – простонал Цзи Синь, которого перекосило уже от одной мысли, что хулидзын «высосет ян». И как именно станет высасывать. – Надо подумать… Подумать надо!
За братом Лю и прежде водились поступки неожиданные и безрассудные, но такое! То есть, пока они с Фанем в поте лица собирали разбежавшихся крестьян и спасали продовольствие, этот бабник с хулидзын развлекался! Да и ладно бы просто нарвал, как говорится, персиков в садах наслаждения, так нет же! В лагерь ее приволок!
– Падение морали нам обеспечено, – веско обронил Цзи Синь, в задумчивости прохаживаясь между кострами, котлами, лежанками и стойками с оружием.
– А… это самое… он же с ней… того, да? – Великан Фань Куай, вынужденный семенить, чтобы подстроиться под шаги конфуцианца, тревожно причитал и заглядывал в лицо мудрому братцу. – А она его теперь… того-этого, да?
– Как бы она теперь нас всех не «того-этого»!
– Дык а я о чем! Вот, к примеру, а что эдакая хулидзын кушает? Пшено там али рис ей подавать?
– Сердца она жрет и печень! – Цзи Синь прикрыл глаза ладонью и покачал головой. – Что теперь делать, ума не приложу!
– А… – пробормотал Фань, озабоченный больше проблемой питания небесной лисы, нежели самим фактом ее присутствия в армии повстанцев. – Стал быть, на охоту мне теперь?
– Иди уже, иди! – отмахнулся стратег, и братец Фань послушно отошел, а вскоре и вовсе куда-то пропал. А Цзи Синь остался наедине с невеселыми мыслями и большой беловолосой проблемой.
– М-да… – протянула Люся, оглядываясь. Палатка, куда привел ее Лю, отличалась запредельным аскетизмом. Кроме циновки, тигриной шкуры и пары кувшинов интерьер оживлял грубо сколоченный низенький столик, тушечница, распялка для доспехов, седло и уздечка. – Бедненько. Но чистенько. Кто у тебя прибирает?
– Да прибился тут один паренек, Люй Ши его зовут, он и за Верным приглядывает… – Лю отвечал рассеянно, все еще недовольный тем приемом, что оказали им соратники. – Еще познакомишься. Будь уверена, Лю Си: любой, кто косо на тебя глянет…
– А ну-ка прекрати! – рассердилась она. – Еще не хватало! Если ты из-за меня со своими же людьми перессоришься, станет только хуже. Брань на вороту не виснет, пусть хоть все глаза проглядят, лишь бы не придушили тайком и в суп не плевали.
– Вот поэтому жить ты будешь со мной. Чтобы не придушили и не наплевали.
– Я поняла. – Девушка слегка смутилась и отвела взгляд. – Ты поэтому назвал меня своей женщиной?
– И поэтому тоже, – не стал отпираться Лю. – Но беспокоиться тебе не о чем.
– Да я и не беспокоюсь… – Чтобы скрыть внезапную растерянность, она запустила пятерню в волосы, окончательно взъерошив короткие пряди.
Мятежник с любопытством протянул руку и дотронулся до светлых волос, уже темнеющих у корней.
– А почему они разноцветные?
– Линяю! – буркнула Люси, уворачиваясь. – Так всем и скажи: линяет лиса, все от земного разорения и неустройства, а также от скудной кормежки.
– И даже лиса мне досталась линялая! – хохотнул Лю. – Эх! Вот не везет! Еще ведь и про хвост спросят. Что мне на это сказать?
– Говори: отбросила хвост, чтобы на человека больше походить.
– Линялая, облезлая, хвост отвалился… – Пэй-гун принялся загибать пальцы с преувеличенно серьезным видом. – Потрепало тебя на земле, моя хулидзын, ох и потрепало! Так ты лиса или ящерица, если хвост отбросила?
– Ах ты!.. – разозлилась Люся и вознамерилась отвесить ему оплеуху, но он со смешком уклонился, извернулся и сам ее поймал.
Девушка подавилась возмущенным возгласом и притихла. Мятежник смотрел так, словно собирался снова ее поцеловать… а может, и не только поцеловать, кто его разберет?
– Почему это вдруг «твоя хулидзын»? – внезапно охрипнув, шепотом спросила она.
– Пока не моя, – легко согласился командир Лю, отпуская ее. – Но будешь.
И прежде чем девушка успела снова возмутиться, отступил на три шага, насколько позволяла палатка.
– Я пришлю к тебе того паренька, Люй Ши. Он сделает для тебя все, что скажешь. Обживайся.
Откинув полог, он шагнул наружу, но вопрос Люси догнал его:
– А выходить-то мне можно?
– Все, что пожелаешь, – повторил Пэй-гун. – Никто не посмеет проявить неуважение к моей лисе. А если посмеет – пожалеет.
Он ушел, а Люся, потоптавшись, уселась на тигриную шкуру и призадумалась. А чего бы, собственно, ей такого пожелать?
Но не успела девушка определиться с желаниями, как за тонкой полотняной стенкой кто-то протопал, споткнулся, упал, помянул китайских чертей и жалобно поскребся у входа:
– Небесная госпожа, дозволите вашему слуге войти?
– Дозволяю! – важно ответствовала Люся и поспешила принять торжественный вид.
С немытой и нечесаной головой и в запыленной одежде сделать это было не так уж просто, но зато на шкуре она восседала такой шикарной – всем диким вождям на зависть. Парнишка, осторожно просочившийся в шатер, явно оценил, иначе с чего бы бухнулся на колени и принялся истово кланяться.
