Увесистая затрещина прервала поток его безудержного веселья, и Ин Юнчен пьяно всхлипнул.
– Придурок, – припечатала его Янмэй. – С поцелуями я разберусь, твое же дело…
– Понял, – утирая тыльной стороной ладони выступившие слезы, икнул парень. – Ладно. Ты только это… нежнее с ним. Без рук. Он натура трепетная, зачахнет еще.
– Он… да, – совершенно по-девичьи, разом помолодев лет на десять, вздохнула Янмэй и потупилась, словно и правда была юной красавицей-ласточкой.
Это и было последним, что запомнил Ин Юнчен, – русская водка вместе с наливкой и настойкой таки взяла над ним верх, и он, трясясь от смеха, уронил голову на сложенные руки. И мгновенно провалился в сон.
Поначалу вокруг него была лишь тьма, а потом, словно прилив, настигло его сновидение, вспыхнувшее смешением красок, запахов и звуков. Они крутились в калейдоскопе, в бешеной яркой карусели, а Ин Юнчен кружился вместе с ними, подчиняясь непонятной, но могучей силе. Перед глазами – ведь у него были глаза или он видел все это каким-то внутренним, мистическим зрением? – мелькали картины невероятные и пугающие: войска, схлестнувшиеся друг с другом в отчаянной сече, утлая лодочка с двумя светлокожими девушками, которую неудержимо затягивало в золотистую сияющую воронку, красные и белые знамена, развевающиеся на ветру.
А потом его словно выбросило из этого водоворота в… кажется, в рай.
Плыли по глубокой сини облачка; и деревья, чья яркая, пронзительная зелень глянцево блестела на солнце, свечками вздымались в безмятежную безбрежность. Храм, словно вырезанный из тонкой бумаги, темнел на фоне неба. Спокойствием и вечностью веяло от него, и тишиной, и отдохновением, и столько гармонии было в его островерхих крышах и извилистых лестницах, что Юнчен вдруг почувствовал: ему хочется подольше задержаться здесь, отдохнуть, оправиться от ран.
А потом… потом он увидел ее.
Она неслась по небу, раскинув руки, озаренная светом, прекрасная, и ему вдруг показалось, что за спиной ее ткутся из солнечной пыли крылья. Земная женщина или небесная дева? Какое это имело значение!
Одно лишь было важно, и это знание билось в его сердце, колотилось в крови. Она должна принадлежать ему, другого пути и исхода нет.
Она – его судьба, а он – ее.
Ин Юнчен очнулся от того, что под самым его ухом заполошно звенел телефон. Застонав, парень с трудом приподнял голову. Шею сразу же прострелило резкой болью: несколько часов крепкого пьяного сна в полусогнутом состоянии явно давали о себе знать. Юнчен охнул, зевнул и наконец-то нашел в себе силы разлепить глаза. Взору его предстало зрелище поистине душераздирающее: пустые бутылки, шеренгами стоящие на столе, горка измятых салфеток, вскрытые коробочки с едой и, в довершение всего этого изобилия, Янмэй, звездочкой раскинувшаяся на кабинетном диване. Рот ее был приоткрыт, голова откинута назад, и вообще выглядела она как труп.
Страдалец зажмурился и потряс головой – и это было большой ошибкой. В черепной коробке будто фейерверк взорвался. Замелькали перед глазами цветные пятна и, отчаянно сражаясь с тошнотой, Ин Юнчен с трудом заставил себя вылезти из кресла и пополз в направлении туалета.
Офис уже обезлюдел – сотрудники его давно разошлись по домам. Тоскливо мигали зеленые огоньки сигнализации, аккуратные рабочие места и пустующая стойка секретаря навевали мысли о тщете всего сущего. Юнчен, морщась, добрался до туалета и обильно полил затылок холодной водой. Не помогло.
В кабинете по-прежнему надрывался телефон. Его долгие переливчатые трели звучали в тишине с какой-то прямо-таки роковой настойчивостью.
Ин Юнчен с мукой посмотрел на себя в зеркало. Взъерошенные и мокрые волосы его стояли дыбом, глаза покраснели.
– Красавицы, – прохрипел он, ткнув пальцем в свое отражение и по привычке начиная ухмыляться, – губят героев. Вот и я того… погубился.
Отражение покорно согласилось, и Юнчен, несколько раз с силой хлопнув себя по щекам, поплелся назад в кабинет.
Звонил отец, и пропущенных звонков, как любезно сообщил ему телефон, набралось уж с добрую дюжину. Похмельный сын скривился, подпер щеку рукой и набрал домашний номер. Почтенный родитель ответил сразу же.
– Сынок! – добродушно прогудело в трубке. – Доброй тебе, значит, ночи.
– Привет, пап, – прохрипел Ин Юнчен. – Никак ответить не мог, ты уж извини.
– Пьяный ты, что ли? – сразу раскусил его папаша, видавший своего отпрыска в разных видах, и радостно захохотал: – Ну, это знамо дело, перед свадьбой-то! Покутить надо, ох надо! Веселишься?
Парень едва сдержал стон. Обманывать родителей не хотелось ну просто до скрежета зубовного: непочтительно это, да и вообще – к чему? И матушка, и отец своего единственного наследника всегда баловали и многое ему позволяли. Ин Юнчен мечтает в Европу поехать на все лето? Почему бы и нет! Ин Юнчену нужна квартира поближе к университету? О чем разговор! Беда, что сестричке его в свое время не досталось такого безоговорочного доверия: что дозволено сыну, дочери не разрешается. А жаль. Повернись оно все иначе и, может, малышка и не погибла бы так глупо и бессмысленно.
Юнчен на мгновение задумался, мучают ли схожие мысли родителей, а потом зажмурился. Ни к чему об этом сейчас размышлять – после боя знаменами не размахивают.
Внезапное и острое желание сказать правду о невестах и всем этом бессмысленном фарсе и покончить раз и навсегда с обманом, словно желчь, поднялось к горлу. Но он снова представил лица родителей – теперь к печальной вести прибавится еще и обман любимого сына! – и прикрыл глаза ладонью, проскрипев в трубку:
– Ага. Веселюсь.
– Ну и лады! – отозвался отец и сразу, без перерыва, добил новостью: – Я чего звоню-то! Мы с матерью все обмозговали. И вот чего порешали на двоих-то. Девочку твою ж надо честь по чести встретить, верно мы размышляем?
– Ну… – скривился Ин Юнчен и посмотрел на Янмэй, которая, причмокивая губами, заворочалась на диване. – Э-э-э…
– Ты мне там не мычи! – приказал уважаемый родитель. – Знамо, не баран, чтоб блеять, когда отец с тобой говорит. Так что?
– Да, папа, – чувствуя, как угрызения совести, будто угри, шевелятся в его груди, согласился молодой человек.
– Другое дело! – громыхнула трубка. – Значит, записывай! В ресторан мы пойдем, вот чего мы с матерью надумали. Из таких, загогулистых. Надобно невестку уважить, да и показать ей, что и мы не лыком шиты. Она уж у тебя непростая небось? То-то же. Мы уж и столик заказали. На эту субботу в «Джонке».
«Предки», – выдохнул Ин Юнчен, облизывая сухие губы. «Джонка» – плавучий трехъярусный ресторан – славилась на весь Тайвань своей кухней и конечно же ценами. Янмэй, пожалуй, стребует с него за такое испытание, как посещение самого дорогого заведения в городе, голову Пикселя на золотом блюде. В такие места порой не пускают даже за деньги – ну как он убедит вспыльчивую Ласточку нацепить на себя платье и размалевать лицо в салоне, как там у девиц принято?
