«Ни дать ни взять – рождественская елка, только вифлеемской звезды на макушке не хватает», – подумалось Тане, когда девушки наперебой принялись расхваливать ее нечеловеческую красоту. Их лесть была настолько чрезмерной, что только идиотка могла поверить в искренность замысловатых эпитетов.
Едва Татьяна покинула свой шатер, как откуда ни возьмись появился юркий дяденька с самым пронзительным голосом, какой девушке когда-либо довелось слышать.
– Небесная дева идет! – заверещал он на весь лагерь. – Небесная дева идет!
Позади, выстроившись попарно, семенили прислужницы в очень похожих голубых ханьфу. Таня скрипнула зубами от досады, надеясь, что хотя бы без всеобщего падения ниц обойдется. Хотя от бесчисленных поклонов и восторженного улюлюканья уже становилось не по себе. Сян Юн с дядюшкой явно задумали что-то особенное, где требовалось продемонстрировать благосклонность Небес.
Однако хитрые чусцы снова умудрился поразить Танино воображение. Вместо генеральского шатра небесную деву сопроводили к подиуму, на котором в резных креслах восседали дядя и племянник. Подиум стоял напротив ворот в лагерь, сооруженных из составленных вместе боевых колесниц. Воины Чу выстроились по обе стороны этой импровизированной дороги, образуя живой широкий коридор.
– А вот и вы, моя Тьян Ню, – обрадовался генерал и указал на такое же, как у него, кресло, только чуть поменьше и стоящее немного позади его собственного. – Окажите мне честь, благородная посланница Яшмового Владыки, помогите мне встретить дорогих гостей.
Таким Таня мужчину еще не видела. Глаза его ярко блестели на смуглом обветренном лице, словно Сян Юн успел выпить несколько чарок вина. Щеки ввалились, неглубокая рана над правой бровью уже взялась тонкой корочкой, но сбитые костяшки пальцев все еще кровоточили. На бронзовых накладках генеральского доспеха виднелись глубокие зазубрины от вражеских ударов. На самом деле прошло всего двое суток, как он вышел из последнего боя. Зато меч, лежавший на коленях, сверкал на солнце.
– Я пригласил всех своих друзей, чтобы отпраздновать эту победу. Первую в череде тех, что грядут.
«Какое самоуверенное заявление, – подумала Таня. – Сыма Цянь писал, что чусцы с циньцами гоняли друг друга по всей Поднебесной с переменным успехом несколько лет».
– Где же они, мой благородный племянник? – спросил Сян Лян, изобразив крайнюю степень удивления. – Неужели они не пришли? Быть того не может! Я уверен, они пришли, просто стесняются войти.
Благородные мужи разыгрывали представление, как настоящие драматические артисты, и каждая их реплика вызывала у чуских солдат приступ злобного веселья.
– Или же никак не могут решить, кто заслужил право первым войти в дом победителя, – ухмыльнулся Сян Юн.
– К чему смущение? – делано изумился дядюшка Лян. – Мы с радостью примем всех.
От его тона у Тани мурашки по спине побежали. Здесь затевалось что-то зловещее. Генерал Сян не стал растягивать удовольствие. Стоило ему взмахнуть рукой, как в ворота вошли мужчины в доспехах, шлемах и при мечах. Примерно три десятка. И, сделав первый шаг, они дружно повалились на колени и поползли к подиуму. Это были военачальники союзных ванов. Те самые, которые так и не показали носа на поле боя. Как так вышло, уже отдельный вопрос. То ли решили поглядеть, чем у Сян Юна дело кончится, то ли побоялись столкнуться лоб в лоб с Цинь, а может быть, испытывали чусца на прочность. Раз уж он решил возглавить бунт, то пусть докажет.
Теперь их истинные мотивы никого не интересовали, и все эти гордые генералы униженно ползли к ногам Сян Юна, не смея глаз от земли поднять. Что ж, надо признать, он сумел по-настоящему оскорбить разочаровавших его людей.
– Как же они согласились на это? – тихонько спросила Таня, обращаясь скорее к самой себе.
– Они? Согласились? – весело фыркнул генерал.
И Таня не выдержала и рассмеялась. В основном над собственной наивностью. Надо думать, выбирая между присутствием на пиру в виде отрубленной головы и целиком, пускай и униженными, ушлые дядьки выбрали последнее. И не прогадали. Потому что дальше их ждали не пытки и казнь, а настоящий пир. И если не считать пыткой цветистые здравицы в адрес Сян Юна и царства Чу, то можно сказать, им всем крупно повезло. Слуги не успевали подносить и уносить угощение, вино лилось рекой, а вприглядку была самая настоящая небесная дева – белокожая, среброглазая и евшая меньше десятидневного котенка. Вот так зрелище!
– А потрогать ее можно? – громовым шепотом спросил зверского вида вояка с демоническим изломом кустистых бровей. – Не растает под пальцами-то?
– Я бы… не… отважился, брат Бо, – ответил его сосед, едва шевеля заплетающимся языком. – Рука замерзнет и… того… отвалится. И… ик… все остальное тож отвалится. Все, что висит.
– Что это у меня висит? – набычился этот самый Бо и стукнул кулачищем прямо по собственной тарелке. Жирные брызги полетели во все стороны.
– Щщ…еки, – хихикнул пьяный военачальник.
– О! – обрадовался еще один их сотрапезник, который вдруг испытал прилив вдохновения и жажды. – Так выпьем же за храброго генерала Сян Юна, который не боится снежных дев под своим одеялом!
Тут-то Таня и поняла, что ее жених вовсе не так ужасен, как ей все время казалось. Сян Юн в сравнении с неотесанными мужланами – просто выпускник консерватории. И если бы она попала в лапы этих ужасных рубак, то стихи бы уж точно ей никто не читал и прощения не просил. Чтобы успокоить разбушевавшееся воображение, Татьяна выпила вина, прикрывшись широченным рукавом, и еще раз оценила местный обычай, стоящий на страже чужой скромности. А потом еще одну чарку. Когда она потянулась за третьей, Сян Юн вдруг остановил ее руку.
– Мне его убить? – спросил он и нехорошо так прищурился.
– Кого?
От испуга Таня уронила чарку на пол.
– Этого мужлана. – Сян Юн ткнул пальцем в совершенно не вяжущего лыка господина Бо. – А может, отрубить ему пальцы? Или отрезать язык?
Между тяжелыми веками генерала плясало черное адское пламя, ноздри трепетали, а пальцы, совершенно белые от напряжения, впились намертво в рукоять меча.
– Нет, не надо! – взмолилась девушка и цепко ухватилась за руку Сян Юна. – Они же просто пьяные. Сами не понимают, что болтают.
– Выскочки, выбившиеся из сотницких, – прорычал чуский князь. – Мужичье черноголовое. Они недостойны смотреть на тебя, недостойны дышать с тобой одним воздухом. А за такие разговоры…
Его ладонь обжигала Тане пальцы, точно это была не человеческая плоть, а раскаленные уголья из печки. Столько ярости, столько гнева накопилось в нем… Страшно было даже представить, что случится, если Сян Юн выплеснет все это на окружающих. Девушка уже прямо видела этот шатер, залитый кровью и заваленный изрубленными в куски телами. Она зажмурилась от страха и успокаивающе погладила запястье генерала. Легонько, словно перышком, касаясь загрубевшей твердой кожи и подживающих ссадин.
