19
В Пенсильвании, в двадцати милях к северу от Харрисбурга, Беннасио приказал мне покинуть трассу. Мы были в пути уже больше шестнадцати часов, и он, наверное, заметил, что я часто зеваю и тру глаза. После Эдинбурга мы останавливались только заправиться и сходить по нужде.
Я начал сворачивать к «Суперэйт»[15] сразу после съезда, но Беннасио потребовал ехать дальше.
Я покатил на запад по пятьсот первому шоссе, которое огибало национальный парк Сватара. По обе стороны густо росли деревья, фонарей не было, и казалось, будто мы едем в тоннеле.
Я подумал, что мы остановимся где-нибудь в лесу и поспим в машине. Мы миновали знак «Сведберг – 2 мили».
Где-то через милю Беннасио приказал свернуть на узкую грунтовую дорогу, которая, петляя, уходила вверх по склону холма и дальше, в густой подлесок. За ним был мост через речушку, а после моста дорога стала совсем узкой и привела к лесному дому. Он напомнил мне ведьмины жилища из страшных детских сказок вроде «Гензель и Гретель».
Может, это конспиративная обитель рыцарей, где они отдыхают после своих приключений?
Я остановил машину, и Беннасио сказал:
– Подожди здесь минуту, Кропп.
Он вышел, но я успел спросить до того, как он закрыл дверь:
– Это почему?
– Я не знаю, как тебя примут.
Беннасио поднялся на крыльцо, дверь отворилась, и в освещенном проеме возникла темная фигура. Человек был в платье, так что я догадался, что это женщина. Она обняла Беннасио, встала на цыпочки и расцеловала его в обе щеки. Я видел, как она склонила голову, пока он шептал ей на ухо. Потом выпрямилась и посмотрела в мою сторону.
Наверное, женщина что-то сказала Беннасио, потому что он махнул мне рукой, и после этого они скрылись внутри.
Выйдя из машины, я закрыл дверцы. Место было безлюдное, мало ли кто мог прятаться в лесу. Я еще не пришел в себя после стычки с приспешниками Могара в Эдинбурге, и мне мерещилось, будто каждая тень вооружена длинным черным кинжалом. Я уже понял, что мир гораздо опаснее, чем кажется.
Беннасио с женщиной закрыли за собой дверь, и я немного потоптался на пороге, решая, как лучше поступить. Постучать? Или Беннасио, махая мне, имел в виду не «заходи, Кропп», а «оставайся в машине, иначе простишься с жизнью»? Потом я учуял запах свежеиспеченного хлеба, и мой желудок решил за меня. Я ведь ничего не ел после того корн-дога.
Я легонько постучал и открыл дверь – это был компромисс между стучать или не стучать.
В первой комнате не было никого, но откуда-то из коридора доносились голоса, и оттуда же пахло хлебом. Я вошел в следующую. В небольшом камине потрескивал огонь, в углу на маленькой деревянной тумбочке горела свеча. Еще там стояла фотография: парень примерно моих лет, с длинными светлыми волосами и большими ярко-голубыми глазами, в фиолетовой тунике, мрачно смотрел в объектив. А на голове у него был узкий серебряный обруч. Перед портретом одиноко лежала белая роза. Я понял, что это нечто вроде алтаря, а еще уверился, что это фотография одного из рыцарей мистера Сэмсона, хотя мне никто об этом не говорил.
– Кропп.
На пороге стоял Беннасио. Я показал на фотографию.
– Рыцарь?
Беннасио кивнул:
– Виндимар.
– Это его дом?
– Это дом его матери. Мы останемся здесь на ночь.
– Я думал, мы спешим.
– Да, но даже рыцари должны есть и спать, а мне нужен ее совет. Мириам предсказательница, Кропп.
– Правда? Ух ты. Это как?
– У нее дар предвидения.
– Вы хотите сказать, что она может видеть будущее?
Беннасио не ответил. Я прошел за ним по коридору в кухню. Там почти все пространство занимал большой дубовый стол, крепкий такой, грубо сколоченный, с массивными ножками и столешницей, наверное, дюймов пять в толщину. На столе были блюда с дымящейся едой: жаркое в глиняной миске, горшки с картошкой и овощами, фрукты в большой деревянной чаше, а еще пять ломтей свежеиспеченного хлеба на разделочной доске в форме рыбы.
Мать Виндимара, Мириам, ходила вокруг стола и расставляла посуду: тарелки и большие кружки, как в фильмах про пиратов, из таких они пьют грог. Я стоял, потому что Беннасио не садился. Мне было неуютно. Казалось, что я занимаю слишком много места, еще у меня слегка кружилась голова, и я почему-то нервничал. Может, потому, что все молчали, а у Мириам было недовольное лицо. Она была в черном платье до пола, а ее седые волосы цвета стали были так туго затянуты в узел, что это могло быть больно. У нее были такие же, как у сына, ярко-голубые глаза, идеально прямой нос и немного крупные для ее возраста губы. Лицо гладкое, морщинки я заметил только в уголках глаз, а сами глаза немного припухли, и я подумал, что наверняка от слез.
Мириам накрыла стол на двоих, по одному прибору на противоположных концах стола. Беннасио сел с одного конца, и я, с облегчением, с другого. Он пробормотал над едой что-то, по-моему, на латыни, и мы приступили к трапезе, а женщина занялась мытьем посуды.
Это была самая вкусная еда в моей жизни: жирное, горячее жаркое из говядины, а хлеб такой пышный, что буквально таял во рту. И питье соответствовало – сладкое, как мед; теплое, как подогретый яблочный сидр, но только не из яблок… Не знаю, что это было за варево, но получилось вкусно.
Мириам сунула горшки в сушилку и села рядом с Беннасио. Они разговаривали тихо и на каком-то непонятном языке. Он был не совсем французский и не совсем испанский, но точно не немецкий. Может, латинский или тот, на котором говорили во времена короля Артура, типа кельтского.
Уплетая третью порцию жаркого и второй ломоть хлеба, я заметил, что их разговор стал напряженным. Я догадался, что они о чем-то спорят, и о предмете догадался, потому что Мириам постоянно на меня поглядывала, а один раз даже ткнула в мою сторону пальцем. Мне было очень не по себе из-за того, что они говорили про меня в моем присутствии. Наверно, Беннасио это понял, потому что в итоге перешел на английский.
– Не забывай, – сказал он Мириам, – что если бы не он, меня бы здесь не было.
– А ты, лорд Беннасио, – ответила она с очень сильным акцентом, – видно, забыл, что если бы не он, мой сын сейчас был бы с нами.
Итак, разговор шел о том, что я выкрал меч, из-за чего погибли рыцари, включая сына Мириам. Я уронил ложку. Есть напрочь расхотелось.
– Виндимар пал не из-за того, что сделал или не сделал Кропп. Он, Мириам, погиб, потому что сдержал данную небесам клятву.
– Ему не пришлось бы пройти испытание клятвой, если бы не он. – И она снова ткнула пальцем в мою сторону.
– Возможно. Испытание выпало нашему поколению, и кто знает, божественного или дьявольского оно происхождения? Но мы, Мириам, должны утешиться тем, что небеса порой используют странные орудия.
