Сталкеры развернулись и по проторенному ранее пути медленно побрели назад.
* * *
Оба автобуса стояли рядком возле автомобильных гаражей: вишневый «мерс» и белый с зеленой полосой, старенький «ЛАЗ». Максимыч устроился напротив них, усевшись на запасные колеса, привезенные из автобусного парка, и его наполняли два чувства: чрезмерной усталости и удовлетворения от хорошо исполненной работы. Когда техника появилась во дворе бункера, Изотов сам поверил в задуманную миссию. До этого момента она казалась эфемерной – да, где-то там, очень далеко, есть община, и пока не появились эти полуразвалившиеся представители общественного транспорта, это «очень далеко» было равносильно «на другой планете».
– Ну что застыл… любуешься? Пошли отдыхать, дальше технари сами приведут их в порядок. У Михалыча не забалуешь. Он мне тут описал, пока тащили эту рухлядь, что он из них сделать хочет. Его послушать – это будет настоящий бронепоезд.
Солнце уже пощупало землю краешком и, приподняв подол, осторожно спускалось за горизонт. Облака, носившиеся целый день по небосклону, окрасились во всю палитру красок, доказывая наглядно, что они далеко не белые, а скорее разноцветные. Максимыч тяжело вздохнул и посмотрел на друга и учителя. Латышев тоже выглядел утомленным, но довольным.
– Пошли, конечно. Там Данила с Молодым уже должны вернуться. Не терпится узнать, что они обнаружили.
Рутинная процедура дезактивации была так же привычна, как и открыть дверь, чтобы зайти в дом. Сдав снаряжение и оружие, сталкеры вышли в бункер. Максимыч с опаской огляделся – «торжественных» встреч не было, что уже радовало. Как-то устал он последнее время от излишнего внимания. Хотелось покоя. Вернуться домой, и чтобы там ждала одна… та самая, единственная. И не было никаких недомолвок и непоняток. И желательно, чтобы его хотелки понимали и учитывали. «Что-то уж совсем какую-то идеалистическую картину я себе нарисовал. Надо бы губу закатать, а то вообще ничего не получится. Иринка бы оттаяла – и хорошо, а там… а там посмотрим».
– Домой или к Еремину? – Латышев грубо вырвал его из дум.
– Давай к начальству, сразу отстреляемся, – с этими словами Максимыч первым свернул в правительственный сектор.
В коридоре их ждал Данила. Здоровяк прислонился к стене спиной и, кажется, спал стоя, как боевой конь, добравшийся наконец-то до своего стойла. Глаза его были закрыты, и если бы не размеренно вздымающаяся грудь, Данила больше походил бы на атланта, временно ушедшего в отпуск по поддерживанию небес, чем на живого человека. Два охранника нервно косились на сталкера, но разбудить его не решались.
– Данила, не храпи! – Латышев бесцеремонно тряхнул друга за плечо.
– Я не сплю, – Данила открыл глаза. Взгляд был уставший, но полный решимости хоть сейчас броситься в бой.
– Точно – не спишь, а медленно моргаешь. Кому ты рассказываешь? А то я тебе не знаю… Где Молодой? Надеюсь, ты не потерял нашего Костика?
– Что ему сделается? Отправил домой. Спать пошел, если его пассия ему позволит. Слушай, до чего ж липучая девка! Я бы бежал от нее, как от волколака, а этот довольный, аж жмурится, котяра.
– Бабы – они как мороженое: сначала холодные, потом тают, а затем липнут. Наверное, поэтому мы с тобой бобылями и живем, что не понимаем своего счастья, – Латышев изрек очередную философскую мысль собственного приготовления и многозначительно замолчал.
– Эвон ты какое подобрал сравнение! Я уже не помню, как оно, мороженое это, выглядит, не то что вкус.
– А я вот помню… Полжизни отдал бы сейчас за порцию эскимо, – Саныч мечтательно закатил глаза, а затем критически посмотрел на Максимыча, но, безнадежно махнув рукой – тот мороженого и не видел-то никогда в сознательной жизни, – переключился обратно на Данилу. И уже было открыл рот, чтобы спросить про то, как они сходили, но передумал. – Ладно, пошли к Еремину, чтобы два раза не повторяться.
Еремин сидел в кабинете один, склонившись над толстой амбарной книгой, и что-то там сосредоточенно записывал. Слеповато прищуриваясь, он быстро шуршал карандашом по желтой бумаге. Звук открываемой двери оторвал его от дела, и Сенатор перевел взгляд на заглядывающего в комнату Латышева.
– А, заходите, жду…
Еремин вложил карандаш в книгу и, захлопнув ее, отодвинул на край стола. Саныч и Изотов-младший ввалились в комнату, рефлекторно ища место, куда бы усесться. Заняв единственные стул и табурет, они посмотрели на Данилу, который потоптался неуклюжим медведем, да и уселся прямо на пол напротив стола.
– Я смотрю, начальник, ты за мемуары взялся на старости лет? – Латышев кивнул на книгу.
– Скорее это бортовой журнал… Для мемуаров я талантом не вышел. Вот записываю – может, кому потом пригодится. Все-таки история… Ладно, вернемся к нашим баранам. То, что вы притащили автобусы, я уже знаю. Что говорит Михалыч? Сколько ему надо времени, чтобы их до ума довести?
– Дня два. Там старенький «ЛАЗ» вполне пригоден. Говорит, со временем можно и движок перебрать – будет бегать, а сейчас только ходовую подмазать, и все, а вот с «мерсом» придется повозиться. Еле дотащили. Боялись, что развалится по дороге. Но Михалыч божится, что в два дня уложится. – Латышев развел руки, мол, за что купил, за то и продаю.
– Посмотрим… А теперь не менее важное – как сходили? – Эта фраза была обращена к Даниле, но тот или опять задремал, или собирался с мыслями, с чего начать, так что ответил не сразу.
– Мост есть… Цел… Зарос слегка, но вполне проходим, – сталкер замолчал, словно сомневаясь, говорить или нет. – Мы, правда, на него не выходили…
– А чего так?
– Да и так торчали на открытой местности больше часа, как прыщ на известном месте. Чудо, что на нас никто не вылез. Вот и ушли, чтобы дальше судьбу не искушать. Ну, и что-то не то с ним.
– В смысле?
– Без смысла. Мост как мост, хоть танк выдержит. А вот взойти на него мне почему-то не хотелось. – Данила пожал плечами, как бы подтверждая этим жестом свои ощущения, на которые слов у него явно не хватало.
Сенатор долго внимательно смотрел на Данилу, пытаясь разобраться, что там мог почувствовать старый следопыт, но потом хлопнул по столу ладонью.
– Ладно, ребят, идите отдыхать. Хорошо поработали. Нам два дня на сбор группы и разработку маршрута, так что давайте завтра ко мне со своими предложениями, кого хотите видеть в группе. А нам еще с Духовщиной связаться надо… порадовать людей, что приедем. – Еремин поднялся первым, показывая, что разговор закончен.
* * *
Максимыч провалился в сон. Дом окутал его заботой и уютом, убаюкивая теплом, звуками житейской возни матери на кухне, тихим монотонным голосом отца, который рассказывал очередные новости. Последнее, что он еще слышал, – это как мама возмущалась, что сын шляется целый день голодный по поверхности, и она сейчас что-нибудь быстренько придумает. Он сел рядом с отцом, откинувшись на спинку старенького дивана, честно собираясь дождаться этого «чего-нибудь». Накопившаяся за день усталость тут же взяла в плен, спеленав по рукам и ногам, положила пудовые гири на веки. Он даже не понял, как очутился в своей кровати, и заботливые руки матери укрыли его колючим, но таким желанным одеялом. Провалился в омут Морфея – без сновидений, какой-то предварительной дремы. Чик – и выключили сознание.
