Но к чертям экивоки!
Мне только что вручили то, что было огромным, страшным оружием массового поражения и потенциального разрушения. Для различных сил сверхъестественного мира не имело значения, что я никогда не воспользуюсь этим оружием. Главным было то, что оно в моей власти. «Слушайте, патрульный, я знаю, что у меня в багажнике гранатомет, но я держу его там, чтобы кто-нибудь из плохишей им не воспользовался. Серьезно. Честное слово».
Когда типы из Белого Совета, которые меня недолюбливают, узнают о том, что произошло, они побагровеют от ярости и будут верещать с пеной у рта. И каждый, когда-либо бывший врагом Белого Совета, посмотрит на меня как на дар Небес. Еще бы: некто, знающий работу Совета изнутри, обладающий невероятно сконцентрированной личной властью, тот, кто наверняка напугает Совет настолько, что вынудит его членов заподозрить его во всех грехах, изолировать, и в конце концов выступить против него. Да, такой тип стал бы ценнейшим приобретением в любой схватке с чародеями всего мира.
Э, брось, парень – как будто Белый Совет не узнает?
Как будто мало вербовщиков, которые уже охотятся за мной.
Ну, и где здесь позитивный фактор? Что у меня нет никакого реального супероружия, которым можно воспользоваться? Мне просто дали ключ к огромной коробке, полной боли и бед для множества людей.
Неудивительно, что мой дед выглядел ошеломленным, увидев, что я сделал с Духоприютом. Или не столько «ошеломленным», сколько «ужаснувшимся».
Снова разболелась голова. Черт дери, как раз этого-то мне и не хватало. В последние несколько лет головные боли становились все сильнее и сильнее – доходило до того, что я едва не терял сознание. В какой-то степени я мог функционировать, превозмогая боль – невозможно посвятить большую часть жизни овладению силами Вселенной, не научившись самодисциплине и терпимости к мукам. Но это – еще один хренов камень в багаже, который я вынужден тащить на себе, пытаясь выбраться из самого тесного угла, куда меня когда-либо загоняли.
Духоприют зарычал. Сплошь заглавными буквами.
И головная боль исчезла.
В одну секунду мой скальп был натянут так, словно два пестика для колки льда вбили в мой череп в те же места, что всегда, а в следующую секунду боль исчезла абсолютно. Эндорфины, которые мое тело начало закачивать в скальп, не обнаружив там никакой боли, на радостях закатили вечеринку. Я не впал в потрясенный ступор из-за подобных виражей в моем бытии, но был весьма близок.
– Оууух… – выдохнул я. – Э-э… и что ты сейчас сделал?
– Я ЕГО ПРЕДУПРЕДИЛ.
Я моргнул.
– Ты… предупредил приступ моей головной боли?
– СОЗДАНИЕ, КОТОРОЕ ЕЕ ВЫЗЫВАЕТ. ПАРАЗИТА.
Секунду я тупо пялился на него, а потом вернулся к своим воспоминаниям. Все верно. Именно в этой пещере, когда я в последний раз был здесь, или Мэб, или Духоприют говорили что-то о разделении труда в поддержании жизни в моем теле, пока остальная моя часть пребывала в других местах. Они сказали, что паразит поддерживает работу моего сердца. Я сердито уставился на Духоприюта и сказал:
– Расскажи мне об этом паразите.
– НЕ РАССКАЖУ.
Я издал раздраженный звук.
– Почему нет?
– ОН ТОРГОВАЛСЯ.
– На что?
– НА ТВОЮ ЖИЗНЬ, СТРАЖ.
Несколько секунд я размышлял над услышанным.
– Погоди… Вы нуждались в его помощи, чтобы спасти меня? И его условием было то, что ты не расскажешь мне о нем?
– ТАК И ЕСТЬ.
Я медленно выдохнул и осторожно ощупал свою голову. Что-то бегало там взад-вперед, вызывая приступы мигрени.
– Это опасно для меня?
– СТАНЕТ. СО ВРЕМЕНЕМ.
– И что произойдет, если он там останется? – спросил я.
– ОН ВЫРВЕТСЯ ИЗ ТВОЕГО ЧЕРЕПА.
– Глк! – произнес я. Ничего не мог с собой поделать. Мурашки поползли по телу. Я ведь тоже смотрел все эти фильмы о «чужих» в подростковом возрасте. – И как же мне его вытащить?
Духоприют, казалось, задумался над ответом. И потом произнес:
– СПРОСИ КУЗНЕЧИКА.
– Молли? Э-э, как бы всерьез? А ты знаешь, что она новенькая?
Не говоря ни слова, он смотрел на меня.
– Когда мне будет необходимо этим заняться? – спросил я.
– СКОРО.
– Скоро? Как скоро это «скоро»? Что значит «скоро»?
Он молча смотрел на меня.
Ну, конечно! Бессмертные, бесчеловечные, полностью-сконцентрированные-на-вечном-сдерживании злобной орды – эти существа вряд ли реально воспринимают физическое время. Из всего, что я видел и слышал за свою жизнь, пришло понимание того, что линейное восприятие времени – уникальное свойство смертных. Другие существа не связаны временем так плотно, как мы. На острове были кусты старше меня. И деревья старше Чикаго. Духоприют несовместим с секундомерами и ежедневниками.
– О’кей, – сказал я. – О’кей, приоритеты: покамест откладываем проблему паразита, разрывающего мой череп. Остается подконтрольная мне безумная машина конца света, из-за которой Белый Совет и прочие ребятишки взвоют так, что Луна сойдет с орбиты. И если они не собираются паниковать сегодня, то предположительно потому, что не знают, что я все еще жив, а если я не сосредоточусь на ближайших двадцати четырех часах, то могу и не дожить до начала всей развлекухи. Так что и об этом сейчас забываем.
– ЗДРАВЫЕ ПРИОРИТЕТЫ.
– Рад, что одобряешь, – сказал я. Я был убежден, что существо, не понимающее концепции минут и секунд вряд ли будет мастером по части распознавания сарказма. – Но проблема никуда не делась. Мне нужно, чтобы ты объяснил, в чем она состоит.
– ТЫ СЛИШКОМ ОГРАНИЧЕН, – сказал Духоприют. – ЭТО ПОВРЕДИЛО БЫ ТЕБЕ, ПОСКОЛЬКУ ПОВРЕДИЛО БЫ ТВОЕМУ ДУХУ.
Вздрогнув, я поднял обе руки:
– Только ради бога, не передавай этого мысленно. Ты думаешь чересчур громко.
В горящих глазах Духоприюта читалось презрение.
– ВАШ СПОСОБ ПЕРЕДАЧИ ИДЕЙ НЕЭФФЕКТИВЕН И ОГРАНИЧЕН.
– Слова, слова, слова, – сказал я. – Расскажи мне об этом. Слова. Это все, чем мы располагаем, разве что ты захочешь нарисовать мне картинку.
Духоприют на мгновение замер – и тут из пола полезли извивающиеся стебли. Я едва не подпрыгнул, но все же сдержался. Вреда мне здесь не причиняли, не считая того, что я сделал с собой сам, а пожелай он причинить мне боль, остановить его я бы не смог. Так что оставалось только ждать.
Стебли поползли в мою курьерскую сумку и извлекли оттуда череп.
– Гарри! – завизжал Боб.
– Он один из моих, – сказал я твердым голосом. – Причинишь ему вред, и можешь забыть о моей помощи.
