– Ты сейчас несешь околесицу, – сказал Томас.
– Мантию власти я получил от Мэб. И теперь она во мне. Но одновременно она все еще часть ее. Если я нарушаю законы ее королевства, то мантия, похоже, перестает быть моей защитой.
– И что это значит?
– Это значит, что мне стоит усвоить эти законы, и чем быстрее, тем лучше, – ответил я. – Помоги мне встать.
Томас поднял меня на ноги, а я посмотрел на Тука.
– Ты знаешь Закон Зимы?
– Ну, – сказал Тук, таким тоном, словно разговаривал с идиотом, – конечно.
– Где я могу ему научиться?
Тук наклонил голову:
– Чему?
– Зимнему Закону, – сказал я. – Где я могу ему научиться?
– Я не понимаю, – сказал Тук, склонив голову в другую сторону.
– О, ради всего святого… – Я зажал переносицу между большим и указательным пальцами. – Тук. Ты умеешь читать?
– Конечно! – сказал Тук. – Я умею читать «пицца», и «выход», и «шоколад»!
– Все три, а?
– Абсолютно!
– Ты настоящий ученый и джентльмен, – сказал я. – Но где ты научился Зимнему Закону?
Тук озадаченно замотал головой.
– Ему не учатся, Гарри. Его просто… знают. Каждый знает его.
– Я не знаю, – сказал я.
– Может быть, ты слишком большой, – сказал Тук. – Или слишком шумный. Или, знаешь, слишком человек.
Я застонал. Потом посмотрел на Тука, который сидел на одном месте во время всего разговора.
– Значит, я просто взял и сделал его своим гостем, а?
– Ну… Может, вассалом.
Я нахмурился.
– А? Что?
– Вот что такое сдача в плен, понял? – сказал Тук. – Его жизнь принадлежит тебе, и ты можешь делать с ней что хочешь. При условии, что ты не моришь его голодом, не заставляешь нарушать данных прежде обещаний и клятв, ты можешь приказать ему сделать что угодно. А если его сеньор захочет его назад, то должен будет за него заплатить.
– А-а… Выкуп в средневековом стиле.
Тук выглядел растерявшимся.
– Он слегка удирал, но я остановил его, милорд. Типа, только что. На твоих глазах. Прямо здесь.
За моей спиной раздались не вызывающие сомнения звуки, самый громкий исходил от моей ученицы – и я обернулся, чтобы посмотреть на всех остальных. Они либо прятали улыбки, либо старались быстро убрать их с лица – не слишком удачно.
– Эй, галерка, – сказал я. – Это не так легко, как вам кажется.
– Да ты все делаешь прекрасно, – с бегающими глазами сказала Кэррин.
Я вздохнул.
– Пошли, Тук, – сказал я и направился к Крюку.
Маленький фэйри сидел, демонстративно игнорируя меня, для чего требуется немалое мужество. Если бы я упал или споткнулся о него, это было бы как дерево, рухнувшее на лесоруба. Если бы я хотел причинить ему боль, – физически – то свернул бы его в трубочку, как Тянучего Армстронга[64].
С другой стороны, Крюк был фэйри. Ему, вероятно, не приходило в голову, что я, возможно, нарушаю законы Мэб.
– Заключенный, встать лицом к Пицца-Лорду! – завизжал Тук.
Крюк послушно поднялся и повернулся ко мне.
– Назовите себя, пожалуйста, – сказал я. – Мне не нужно ваше Имя. Просто чтобы как-то к вам обращаться.
– Некоторые зовут меня Лакуной, – ответил Крюк.
– Устроит, Лакуна, – сказал я. – Снимите, пожалуйста, шлем. Я хочу знать, кто у меня на содержании.
Крюк поднял руки и снял шлем, скрывавший лицо.
Она была просто красавицей. Тонкие черные волосы, заплетенные в косу по меньшей мере в фут длиной рассыпались по плечам, когда она сняла шлем. Кожа ее оказалась снежно-белой, а огромные глаза сплошь черными. На коже были маленькие значки или какая-то татуировка, сделанная темно-лиловыми чернилами, но значки эти слегка двигались, и когда я смотрел на них, некоторые исчезали, некоторые появлялись снова. Ее длинное лицо было очень худым. Это была красота элегантной опасной бритвы.
Челюсть Тука едва не отвалилась.
– Ого!
– Хм… – сказала Кэррин. – Так это она измочалила тебя прошлой ночью, так?
– И отключила сегодня утром, – напомнил ей Томас.
– И отключила меня сегодня утром, – прорычал я. Я повернулся к Лакуне, какое-то время изучая ее внешность. Она смотрела на меня не мигая. По сути, она не шевелилась вообще, не считая ее косы, которая поднималась вверх, словно паутина в вентиляционной шахте.
– Кгм, – сказал я. – Этого я не ожидал.
Лакуна смотрела на меня неподвижными черными глазами.
– Я не буду просить тебя нарушить слово, – сказал я ей. – Я отнесусь к тебе с уважением, обеспечивая всем необходимым в обмен на твою службу. Ты поняла?
– Я поняла, – сказала Лакуна.
– Уау! – сказал Тук.
– Без нарушения каких-либо клятв, я желал бы знать, – сказал я, – что ты можешь сказать мне о том, кому ты служила до того, как стала пленницей.
Она молча смотрела на меня.
Я понял свою ошибку и закатил глаза.
– Позволь, я перефразирую сказанное. Расскажи мне все, что можешь, о том, кому ты служила прежде, чем тебя взяли в плен, не нарушая при этом никаких данных ему обещаний и клятв.
Лакуна кивнула и задумалась, нахмурившись. Потом подняла глаза и сказала серьезным доверительным тоном:
– Похоже, он вас недолюбливает.
Я сделал глубокий медленный вдох. Хихиканье за моей спиной усилилось.
– Я тоже это заметил, – сказал я. – Скажи мне, что ты знаешь о том, что произойдет сегодня ночью.
– Дети, – сказала она замогильным голосом, и ее маленькое личико исказилось яростью. – И конфеты. Много, много конфет.
– Уау! – сказал Тук – и упорхнул, трепеща крылышками.
– Не нарушая данных тобой слов, расскажи мне все, что знаешь о Тузе, – сказал я.
– Он должен мне, – мрачно ответила Лакуна, – за оказанные услуги.
Я вздохнул.
– Думаю, ты не слишком-то настроена поделиться со мной полезной информацией?
Фея в доспехах молча, не мигая, смотрела на меня. Это немного пугало.
– Да, я так и думал, – сказал я. – Ты голодна?
Она секунду раздумывала, и потом сказала:
– Да.
– Хочешь пиццы?
Лицо Лакуны исказилось гримасой отвращения.
– Бэ-э… Нет.
Мои брови поползли вверх. Ответ был на все пять баллов. Маленький Народец может буквально воевать из-за пиццы. Настолько они ее любят.
