Прогуляйтесь по Грейсленду, и вы затеряетесь в лабиринте воспоминаний, в туче имен, бывших людей, чьих лиц никто из живущих уже не вспомнит. Проходя мимо старых монументов, я задумывался, посещает ли их кто-нибудь ныне. Если ты умер в 1876 году, это значит, что сейчас живы твои прапра– или прапраправнуки. Посещают ли люди могилы тех, кто умер так давно?
Нет. Не по личным соображениям. Но это нормально. Могилы не для мертвых. Они – для наших любимых, которые остались жить. Когда эти любимые умрут, когда все жизни, с которыми соприкасался обитатель любой конкретной могилы, прервутся, тогда и цель самой могилы достигнута и завершена.
Думаю, если смотреть на все с этой точки зрения, то человек может украсить свою могилу огромной статуей или превратить ее в гигантский храм. По крайней мере людям будет о чем говорить. Хотя, следуя подобной логике, на моей могиле, когда умру, нужно будет поставить «американские горки» или «чертово колесо». Тогда даже после смерти моих любимых люди смогут развлекаться долгие годы.
Конечно, для этого понадобился бы участок побольше.
Моя могила была до сих пор открыта, яма в земле шести футов глубиной. Моя старинная противница купила ее для меня в качестве прелюдии к убийству. Могила не обвалилась, как должна была бы. Видимо, она использовала какой-то механизм, удерживающий ее от обрушения и позволяя (нелегально) оставаться нетронутой, потому что когда я пришел туда, то застал ее такой же зияющей и пугающей как обычно. Холодок прокатился по моей спине, когда я читал надпись на своем надгробии.
Это было красивое изделие: белый мрамор с позолоченными буквами и выложенным золотом пентаклем:
ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ГАРРИ ДРЕЗДЕН
ОН УМЕР ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО
– Что ж, – пробормотал я, – один раз наверняка. Но, думаю, мне придется сделать еще раз, чтобы засчитали как два из трех.
Я осмотрелся. Я прошел мимо нескольких групп, у которых, вероятно, был хэллоуиновый тур: стайка ребятишек в дорогих черных костюмах и пугающем гриме, курящих сигареты и пытающихся выглядеть знатоками этого мира. Пара людей постарше, похоже, действительно навещала могилы, укладывая на них свежие цветы.
Я задумчиво постоял над своей могилой, выжидая, пока никто не будет смотреть в мою сторону. И тогда я прыгнул в нее. Мои ноги погрузились в дюймовый слой воды и в шесть дюймов грязи – благодаря продолжавшемуся дождю.
Я пригнулся пониже, убедился, что меня никто не видит и снова полез в свою сумку.
Мои руки тряслись так, что открыть сумку с первой попытки не удалось. Дело было не в холоде. И даже не в том, что я стоял на дне собственной могилы – черт дери, в дни моего призрачного существования, моя могила была самым спокойным местом на всем свете, и это чувство еще оставалось. Но поймите меня правильно: желания умереть у меня не возникало.
Страшным было представление о том, что случится со всеми людьми, которые мне дороги, если я умру в ближайшие несколько минут. Если я окажусь прав, следующее интервью может дать мне все, что мне нужно. Если только я не… ну, я, наверное, мог рассчитывать на то, что не стану трупом. Но поганое чувство, что чародеи, разозлившие существ такого уровня, вряд ли получат что-нибудь приятное и милое, у меня держалось стойко.
Приготовления я проделал быстро. Земля и вода здесь были повсюду, без проблем. Оставалось надеяться, что этого количества воздуха хватит для призывания. А вот огонь был бы проблемой, если бы я не спланировал все заранее. Мне требовалось что-то, что представляло бы еще одну первичную силу, что-то, что призовет именно то существо, которое мне было нужно:
Смерть.
Если работа над заклятием из своей собственной могилы в Хэллоу-мать-его-ин – недостаточно смертельное занятие, то я не знаю, что и сказать.
Я встал на одну ногу, затем жестом и словом заморозил почти всю воду в могиле. Потом поставил ногу на лед и подтянул вторую ногу из той области, где по большей части оставалась слякоть. Я заморозил и ее тоже. Проблем с удержанием равновесия на льду у меня не было – точнее, я слегка поскользнулся, но тело тут же выправилось так естественно, словно мелкие камешки под ногами превратились в гравийную дорогу. И все дела.
Когда вода как следует замерзла, я достал свой остальной реквизит: бутыль масла для жарки, нож и спички.
Я взял нож и сделал широкий надрез на коже левой ладони, в мясистой ее части между большим и указательным пальцами, поверх старого шрама, где была рана, заработанная мной по приказанию Королевы Фэйри. Пока надрез наполнился и начал кровоточить, я потянулся и срезал прядь волос тем же ножом. Я взял прядь и обмакнул ее в свежую кровь, чтобы волосы держались вместе, потом положил ее на лед. Еще немного смерти – на всякий случай. Затем я выполнил маслом круг вокруг волос и крови и быстро поджег их спичками.
Огонь и вода принялись шипеть и плеваться, а ветер выл над поверхностью могилы. Я разбросал руки в стороны, закрыл глаза и произнес выбранное мною заклинание, наполнив своей волей голос:
– Древняя старуха, предвестница! – начал я, затем, возвысив голос, громче:
– Длиннейшая тень! Темнейший сон! О ты, бесконечно голодная, с железными зубами и с безжалостной челюстью!
Я влил в слова еще больше ветра и воли, и от этого моя могила задрожала изнутри.
– Я Гарри Дрезден, Зимний Рыцарь, и мне нужно говорить с тобой! Атропос! Скульд! Мать Зима, я призываю тебя!
Я влил всю до сих пор сдерживаемую энергию в свой голос, и когда он загремел, я слышал птиц, срывающихся со своих мест, где они обустроились по краям могилы. Были крики и возгласы удивления, либо со стороны туристов, либо готов, либо тех и других. Я сжал зубы, надеясь, что они не станут приближаться ко мне. Быть убитым Матерью-Зимой – не то же самое, что быть убитым Титанией. Это может произойти размашисто и неопрятно – собственно, не битва, а классическая бойня.
Если бы Мать-Зима появилась и захотела убить меня, я, вероятно, просто рассыпался бы в прах – что-то в этом роде. Мать-Зима соотносилась с Мэб, как Мэб с Мэйв – сила на порядок выше могущества Зимней Королевы. Я встречался с ней однажды, и она буквально связала один из самых могущественных магических приемов, которые мне когда-либо доводилось видеть, и при этом спокойно продолжала разговор.
Эхо моего призыва метнулось по могиле над моей головой несколько раз, и затем…
И затем…
И затем – ничего.
Пару секунд я сидел там, выжидая, а горящее масло шипело и плевалось на лед. Ручеек масла пробежал к моим волосам и крови, и язычок пламени последовал за ним секундой позже. Это меня устраивало. Я не особо хотел оставлять такую сочную мишень, чтобы кто-нибудь ее позже украл.
Я выждал, пока огонь догорит полностью, и в могиле вновь воцарится тишина, но ничего так и не случилось. Черт возьми. Я не собирался размышлять о том, что на самом деле должно произойти сегодня ночью, аккуратно перебирая все факты и анализируя, насколько они стыкуются. Во всяком случае, не за то время, что у меня осталось. Моим единственным шансом было добраться до кого-то, кто знает, и убедить этого кого-то говорить. Бесспорно, собираться побеседовать с Матерью-Зимой почти то же самое, что пытаться вызвать Люцифера, а то и саму Смерть (если такое существо действительно есть – я не уверен на все сто), но когда тебе позарез нужна информация от свидетелей и экспертов, единственный способ ее получить – говорить с ними.
