– О, выйдешь? – произнесла Мать-Зима низким мертвенным шепотом. Ее длиннющие ногти царапали дерево ручек кресла. – Ты так думаешь, ягненок мой?
Мать-Лето изогнула бровь и посмотрела на Мать-Зиму.
– Ты испытываешь его сопротивление его собственной жизни, и все же, когда он с успехом проходит испытание, ты удивлена, что он не бросается выполнять то, чего ты желаешь? – Она снова укоризненно щелкнула языком. – Он смел. И он обходителен. Я покажу ему то, о чем ты просила – если он сам того захочет.
Зима оскалила зубы и снова сплюнула, прямо в дыру – земля вокруг нее зашипела и расплавилась. Она принялась раскачиваться назад и вперед, медленно, обратив свой взгляд в никуда.
Я поднял последний из упавших горшочков и уже готовился поставить его на место, но…
– О-о… Мне очень жаль, но на этом трещина.
Я не слышал и не заметил никакого движения, но внезапно Мать-Лето оказалось рядом со мной, а ее сухие ловкие руки обхватили, словно согревая, мои. Ее прикосновение было как у Лилии, но… более нежное и более обширное. Оно заставило меня подумать о милях и милях прерии, пропитанной солнечным жаром, собирающей его в течение дня, чтобы потом вернуть в воздух в долгие часы сумерек.
Нежно, словно новорожденного, она взяла маленький глиняный горшочек из моих рук и медленно повернула его в своих пальцах, внимательно рассматривая. Потом она медленно выдохнула, закрыла на мгновение глаза, и благоговейно поставила на полку.
Когда она отняла руки от горшочка, я увидел буквы, написанные на нем серебряным светом – на нем и на соседних сосудах, словно буквы эти пробудились от тепла ее рук.
Надпись на треснувшем горшочке гласила: Полынь.
Буквы стали исчезать, но я увидел надписи на других: Typhos. Pox. Atermors. Choleros. Malaros.
Тиф. Оспа. Черная Смерть. Холера. Малярия.
И Горькая Полынь.
А на полке стояло еще много других баночек.
Мои руки начали слегка дрожать.
– Для этого еще не настало назначенное время родиться, – тихо сказала Мать-Лето, и метнула жесткий взгляд в сторону Матери-Зимы.
Та не смотрела на нас, но ее зубы заблестели из-под капюшона.
Мать-Лето провела ладонью по моей руке. Я протянул ее ей более или менее рефлекторно и побрел через коттедж. Она подобрала свою корзинку и мы уже вместе пошли к двери. Я открыл ее, отступив в сторону и снова предложил ей свою руку, и мы вышли из домика на небольшую опушку, окруженную древним лесом с деревьями размером с секвойю. Они играли всеми оттенками осени, их листья ковром огненного цвета покрывали лесную почву повсюду, насколько видел глаз. Великолепное зрелище, однако это место не было Землей.
– По-моему, вы ей нравитесь, молодой человек.
– Да, мэм, – сказал я. – Я догадался, благодаря мясницкому ножу.
– Такая уж она есть, – сказала Мать-Лето, улыбаясь. – Она теперь редко покидает коттедж. Потеряла свою трость для ходьбы. И, хотя твой вызов был дерзким, он был необходим, и ты имел на него право. Но для нее страшно больно путешествовать, даже на небольшие расстояния. Вы, смертные, причиняете ей боль.
Слова Матери-Лето сделали всю ситуацию с «порублю-на-жаркое» более понятной. Существа типа Матери-Зимы мучили людей – и никак не наоборот. Я ранил ее гордость и всю ее сущность, а в сверхъестественном мире такие оскорбления редко прощаются и никогда не забываются.
– Она уравновешивала чаши весов, – сказал я тихо. – Вы это имели в виду?
Мать-Лето кивнула, выражая согласие.
– Твоя фраза слишком проста, но неверной ее не назовешь. – Она остановилась и повернулась, глядя на меня. – Она не может отвести тебя в места, куда мы должны идти, если ты хочешь понять.
– Понять что? – спросил я.
Ее зеленые глаза отражали переливы осеннего леса.
– Что стоит на кону, – сказала она. – Уж если твой выбор – идти со мной, то, что увидится, нельзя будет сделать неувиденным, и то, что познано, нельзя будет снова сделать неизвестным. Это может повредить тебе.
– Повредить мне – как? – Спросил я.
– Ты можешь никогда больше не познать покоя ночи. Знание сила, молодой человек. Сила делать добро – и сила причинять вред. Есть знания, способные вредить. Есть и такие, что могут убить.
– А что произойдет, если у меня нет этого знания?
Мать-Лето улыбнулась с мягкой грустью в глазах:
– Тогда ты сохранишь благословенное неведение – и предоставишь свою судьбу игре переменчивого случая. Делай выбор, хорошенько подумав.
Я взвешивал выбор, типа, целых десять секунд.
Я что хочу сказать: бросьте вы это.
Я все-таки, мать его, чародей, люди!
– Лучше знать, чем не знать, – сказал я тихо.
– Почему? – бросила мне вызов Мать-Лето.
– Потому что человек не может по-настоящему делать выбор, не имея знания, мэм.
– Даже если оно будет преследовать тебя? Вредить тебе? Изолировать тебя?
Я подумал еще немного и сказал:
– Особенно тогда. Покажите же мне.
На лице Матери-Лето промелькнули эмоции – мягкая боль и сожаление.
– Да будет так, – сказала она тихо. – Идем со мной.
Глава 33
Я вошел в древний лес, держа Мать-Лето под руку, следуя широкой разветвляющейся дорожкой.
– Ты не против, если я спрошу тебя: зачем мы идем? – спросила Мать-Лето.
– Нисколько, мэм, – ответил я.
– Что, по-твоему, произойдет, если ты не подчинишься приказу Мэб?
– Приказу? – спросил я.
– Не хитри, дитя, – фыркнула Мать-Лето. – То, что знает сменившая меня, знаю и я. Мэб приказала тебе убить Мэйв. Как думаешь, что произойдет, если ты не подчинишься ей?
Прежде чем ответить, я некоторое время шел молча:
– Зависит от того, будет ли Мэб на своем месте, когда дым рассеется, думаю, – сказал я. – Будет ли она… будет ли она расстроена. Тогда со мной произойдет так же, как с Ллойдом Слейтом. А если она не…
– Да?
– Если Мэйв получит мантию Мэб и станет новой Зимней Королевой…
– Вот именно, – сказала Мать-Лето. – Со временем между ними не будет никакой разницы. Но в ближайшем будущем… как, по-твоему, отнесется к тебе Мэйв?
Я открыл рот и снова закрыл его. Воображение живо рисовало мне кошмары – Мэйв, взлетевшая на недостижимые прежде высоты, с ее новообретенной властью, хихикающая, мучающая и убивающая налево и направо просто потому, что в состоянии это делать. Мэйв – из тех, кто живет, чтобы отрывать мухам крылышки.
И я знал наверняка, чьи крылышки первыми привлекут ее внимание.
