Он неожиданно улыбнулся, напомнив ей маленького мальчика, которому отдали его любимую игрушку после того, как он устроил истерику из-за ее пропажи.
– Ты права, Оливия. Ну конечно! Другие мужчины будут восхищаться твоей красотой, но ты всегда будешь возвращаться к своему хозяину.
«Черт! Да он совсем спятил!»
– Послушай, Пьер. Во-первых, я – современная девушка, и у меня нет никакого хозяина. – Оливия судорожно соображала, как вернуть разговор в прежнее русло. – Во-вторых, двое цивилизованных людей могут быть вместе только в том случае, если они оба этого хотят. И вообще, я абсолютно уверена, что убивать нельзя. Поэтому если ты со мной не согласен, то желательно выяснить это сейчас.
– Ты разочаровываешь меня. Подобно всем западным людям, ты слишком самонадеянна и принимаешь во внимание только свою невежественную, ограниченную западными предрассудками точку зрения. Постарайся представить и проявить уважение к нуждам бедуина, живущего в суровых условиях пустыни, не прощающей ни малейших ошибок. Там выживание племени гораздо важнее жизни одного человека.
– Но ты-то сам поддерживаешь и оправдываешь теракты или нет? Мне это важно знать.
Он медленно налил себе еще вина.
– Думаю, трудно найти человека, который может предпочесть войну миру. Но бывает и так, что война становится неизбежной. И в современном мире правила игры изменились.
– Так ты… – начала она, но было очевидно, что Ферамо больше не желал говорить на эту тему.
– Оливия, – оживленно прервал он ее, – ты совсем ничего не ешь! Тебе не понравилась еда?
– Нет, просто я все еще неважно себя чувствую после качки на катере.
– Но ты обязательно должна поесть. Обязательно должна. Иначе ты нанесешь мне оскорбление.
– Вообще-то я бы лучше выпила еще немного вина. Не мог бы ты открыть «Пюлиньи-Монраше»?
Кажется, ее уловка сработала. Ферамо продолжал напиваться, а Оливия – спаивать фикус. И хотя Ферамо все еще сохранял ясность ума и полную координацию движений, страстной экспрессии и восточной витиеватости в его речах заметно прибавилось. И все время казалось, что его настроение колеблется на тонкой грани, отделяющей Ферамо от неконтролируемых вспышек ярости. Это так неожиданно отличалось от облика сдержанного, исполненного чувства собственного достоинства человека, который он являл миру, что у Оливии это просто не укладывалось в голове. Что, если это последствия какой-нибудь ранней психологической травмы, как, например, у нее самой, когда в детстве она потеряла родителей?
Постепенно в их разговоре всплывали разрозненные кусочки его жизни, которые складывались в более или менее целостную картину. Учился во Франции. Из некоторых туманных намеков можно было предположить обучение в Сорбонне, но тут он не был откровенен. А вот о времени, проведенном в Грассе на Лазурном Берегу, рассказывал с большим воодушевлением. Там он овладевал профессией «нюхача» в парфюмерии. Затем был долгий период жизни в Каире. Был отец, которого он, видимо, одновременно презирал и боялся. Однако о матери он не упомянул ни разу. Оливия обнаружила, что почти невозможно разговорить его на тему о деятельности продюсера французского кино. Эффект был примерно такой же, как если бы она старалась вытянуть сведения о работе над авторским фильмом из какого-нибудь официанта, работающего в «Стандарте» и мечтающего (как они все) просто сниматься в кино. Но одно можно было сказать точно – деньги в его семье крутились большие, он вырос в роскоши и привык к ней. А еще были постоянные путешествия по всему миру: Париж, Сан-Тропе, Монте-Карло, Антильские острова, швейцарский Гштаад.
– А в Индии ты был? – спросила она. – Мне бы очень хотелось побывать в Гималаях, Тибете, Бутане. – «Ну же, смелее, не бойся это сказать», – подбодрила она себя. – И еще в Афганистане. Все эти страны кажутся такими таинственными, неизведанными… А ты там был когда-нибудь?
– На самом деле да, в Афганистане я был, конечно. Это дикая и прекрасная земля, но там много боли и ярости. Я когда-нибудь возьму тебя туда, мы поедем с тобой верхом по пустыне… ты увидишь, как живут настоящие кочевники, как жили мои предки, увидишь, как я провел свое детство.
– А как ты тогда жил?
– Когда я был совсем молодым человеком, я любил путешествовать, так же, как и ты, Оливия.
– Уверена, ты путешествовал несколько иначе, чем я, – сказала она смеясь и мысленно продолжила: «Ну же, давай, давай, колись: где находятся лагеря террористов, где ты тренировался? Где вы готовили взрыв «Океан-отеля»? Что и когда вы еще готовитесь взорвать? Прямо сейчас? Скоро? Уж не пытаешься ли ты сделать меня своей сообщницей?»
– Ну, на самом деле мы жили как бедняки, в походных палатках. Мне это привычно, ведь моя родина – земля кочевников.
– Судан?
– Саудовская Аравия. Земля бедуинов: милосердная, гостеприимная, простая, живущая духовными ценностями. – Ферамо сделал еще один большой глоток «Монраше». – Человек Запада с его жаждой прогресса не видит ничего, кроме будущего, разрушая мир в своей слепой погоне за новизной, роскошью и богатством. Мой народ знает, что правда заключается в мудрости прошлого, а истинное богатство – в силе твоего племени. – Он еще глотнул вина, наклонился вперед и схватил ее за руку. – Вот почему мне нужно, чтобы ты поехала со мной. И, разумеется, ты сможешь написать там замечательную статью о дайвинге.
– Но я не могу, – возразила она. – Сама не могу. Мне необходимо, чтобы редакция моего журнала отправила меня туда с заданием.
– Да ведь там самый великолепный дайвинг, какой только можно себе вообразить. Там есть отвесные скалы и крутые спуски до семисот метров в глубину! Коралловые рифы, поднимающиеся со дна океана, словно древние башни, там есть пещеры, туннели… а подводные виды просто не имеют себе равных. И все это – первозданная, безупречная красота, нетронутая, не испорченная людьми! И ты не увидишь ни одного дайвера за все время, что будешь там.
Видимо, что-то в последней бутылке вина пробудило в Ферамо душу автора путевых очерков.
– Только представь, коралловые рифы поднимаются прямо из глубины, привлекая к себе невероятное количество морских обитателей, включая и самых крупных из них, таких, как тигровые акулы! Там можно встретить самых экзотических существ: акул, скатов, барракуд, мурен, даже собакозубого тунца и тигрового групера, не говоря уже о самых обычных, но таких красивых крылатках, рыбах-бабочках или рыбах-попугаях.
– О! Так много разных рыб! – с живостью отозвалась Оливия.
– Возможно, завтра мы совершим погружение… вдвоем с тобой. Только ты и я.
«С похмелья? Ну нет, только не это!»
– А там есть где остановиться?
– На самом деле большинство дайверов живут на борту небольших судов, у меня есть несколько таких яхт. Но, конечно, ты, если захочешь, можешь попробовать испытать жизнь настоящих бедуинов.
– Да, это звучит очень заманчиво. Но мне нужно писать только о том, что мои читатели могут сделать и пережить сами.
