– Не надо, не отвечайте, – сказала она, улыбаясь со всей искренностью, которую испытывала к нему.
В ответ на ее улыбку выражение его лица смягчилось, он посмотрел на нее более дружелюбно и сказал:
– Я просто не люблю говорить о себе, сестренка. Не могу.
– Думаете, я буду осуждать вас?
– Да нет, не в этом дело. Но когда говоришь, ты вынужден подбирать нужные слова, взвешивать их… У меня никогда это не получалось, по крайней мере в нужный момент. Вот в три часа утра они сами найдутся, именно такие, какие мне нужны.
– Это со всеми так происходит. Все дело в том, что нужно начать! Я помогу вам со словами, потому что хочу просто вам помочь.
Он закрыл глаза и вздохнул.
– Сестренка, я не нуждаюсь в помощи!
Она отступилась, во всяком случае, на время.
– Скажите, что вы думаете о Бенедикте? – спросила она.
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Потому что вам удалось найти к нему подход, а мне это никогда не удавалось. Не думайте только, что я обижаюсь. Я очень рада, что вы сумели это сделать. Но мне интересно ваше мнение.
– Бенедикт… – Майкл в раздумье опустил голову. – Я действительно не слишком в ладах со словами. Что я думаю о нем? Мне он нравится. Мне жаль его. Ему плохо, и он нездоров.
– Из-за случая с деревней?
Майкл убежденно покачал головой.
– Нет, конечно! Все это идет издалека.
– Может быть, потому что он в раннем детстве потерял родителей? Из-за того, что его воспитывала бабушка?
– Возможно. Трудно сказать. Я думаю, Бен сам не знает, кто он такой. А если знает, то не может понять, что ему с собой делать. Не знаю. Я не специалист по душевным расстройствам.
– Я тоже, – с сожалением сказала она.
– У вас отлично получается.
– Если говорить честно, Бен – единственный, о ком я беспокоюсь на Базе номер пятнадцать.
– Вы имеете в виду, когда он демобилизуется?
– Да. – Она напряженно подыскивала слова, не желая обидеть Майкла – он так старался помочь Бену. – Понимаете, я не уверена, что Бен сможет жить самостоятельно, вне какого-то закрытого заведения. Вместе с тем я чувствую, что будет несправедливо по отношению к нему предложить поместить его под постоянное наблюдение.
– Вы хотите сказать, в сумасшедший дом? – пораженный, переспросил он.
– Ну, в общем, я именно это имею в виду. Это единственное, что мы можем сделать для таких людей, как Бен. Но я не могу не колебаться.
– Вы ошибаетесь, – крикнул Майкл.
– Очень может быть. Отсюда и колебания.
– Это добьет его.
– Да. – Лицо ее было печальным. – Как видите, в моей работе не все сплошные пряники.
Его ладонь опустилась ей на плечо и сильно встряхнула ее.
– Только не торопитесь, прошу вас! Не делайте поспешных выводов и, пожалуйста, не предпринимайте ничего, не поговорив сначала со мной!
Ладонь была тяжелая, она повернула голову и посмотрела на нее.
– Бен стал намного лучше, – сказала она. – Благодаря вам. Вот почему я говорю с вами сейчас. Так что не беспокойтесь.
Из открытой двери донесся голос Нейла.
– Мы думали, что вы оба провалились в водосток, – беспечным тоном заявил он.
Сестра Лэнгтри отступила в сторону от Майкла, который немедленно убрал руку, как только заметил присутствие Нейла.
– Не до конца, – сказала она и слегка виновато улыбнулась Нейлу.
И сразу же в ней поднялось раздражение против самой себя – с какой стати она чувствует себя виноватой? И еще по каким-то смутным причинам она испытывала раздражение и против Нейла.
Майкл неподвижно стоял, глядя, как Нейл с видом собственника повел сестру Лэнгтри из подсобки. Потом вздохнул, пожал плечами и пошел следом за ними на веранду. На плацу и то чувствуешь себя уединеннее, чем в отделении «Икс». Все следят друг за другом, а особенно за сестрой Лэнгтри. Если им неизвестно, где она и с кем, они не успокоятся, пока не найдут ее. И время от времени они еще занимаются этакими умственными упражнениями, подсчитывая, точно ли она распределила время, уделяемое каждому из них. Не все, конечно, но те, кого это касается. Нейл особенно силен в этих упражнениях.
Глава 2
Утро следующего дня было ослепительным: воздух был напоен ароматом свежести и цветов, столь пьянящим, что у всех дух захватывало при одном дыхании. Когда все мероприятия по уборке помещения были закончены, мужчины собрались на веранде, а сестра Лэнгтри отправилась в свой кабинет привести в порядок бумажные дела. Днем должны были открыть пляж, и ожидалось, что он будет переполнен. Только в эти дни, когда купание оказалось для них недоступным, больные отделения «Икс» наконец поняли, как много значит для них иметь возможность сбросить с себя одежду, а вместе с ней напряжение и тревоги, отключиться от беспокойных мыслей и плавать, валяться на солнце и погружаться в блаженное дремотное оцепенение.
Хотя до полудня было еще далеко, все уже возбудились, ни о какой раздражающей вялости не было и речи – и предвкушение пляжных развлечений настроило их на оживленный лад. Льюс расположился на одной из кроватей на веранде и закрыл глаза. Нейл уговорил Наггета и Бенедикта сыграть в карты за столом, а Майкл отозвал Мэтта в другой конец веранды – прямо под задним окном кабинета сестры Лэнгтри стояло несколько кресел, и можно было вполне рассчитывать, что никто не потревожит их уединения.
Мэтт хотел продиктовать письмо жене, и Майкл вызвался быть его секретарем. Миссис Сойер до последнего времени пребывала в неведении относительно слепоты Мэтта. Он настаивал, чтобы правду скрывали от нее, что он сам скажет ей об этом, когда сочтет нужным, и что никто не имеет права действовать наперекор его воле. Сестра Лэнгтри уступила, жалея его, – истинная причина решения Мэтта не была для нее тайной. Несмотря ни на что, Мэтт продолжал отчаянно надеяться, что вот-вот произойдет чудо и к нему вернется зрение, прежде чем он встретится со своей женой.
Закончив, Майкл еще раз медленно прочитал письмо вслух.
«…и поскольку рука еще не совсем зажила, мой друг Майкл Уилсон помог мне написать это письмо. Но ты все-таки не беспокойся. Все идет хорошо. Ты же разумный человек и понимаешь, что, если бы рана была серьезной, они давно бы уже отослали меня в Сидней. Пожалуйста, не волнуйся. Обними Маргарет, Мэри, Джоан и маленькую Пэм и поцелуй их за папу. Я очень по вам скучаю. Береги себя и девочек. Твой любящий муж, Мэтью».
Все письма были до невозможности ходульными, так как люди, их писавшие, никогда не предполагали, что им придется оставаться так далеко и так долго от дома и близких, чтобы приучить себя мыслить в письменной форме. С другой стороны, всем было известно, что письма просматривались, и никто не знал, что за люди их читают. Поэтому мужчины предпочитали держаться вежливо и отчужденно и весьма успешно справлялись с искушением излить на бумаге свои беды и горести. Но писали все исключительно регулярно, как пишут письма дети, обреченные оставаться далеко от дома в школе, которую они ненавидят всей душой, – потому что там, где люди счастливы и заняты делом, потребность общаться с теми, кто остался дома, очень быстро сходит на нет.
