– А теперь я обязан спросить тебя насчет этого, – сказал доктор. Голос его был мрачен.
– Да так, ничего, – ответил я, потянувшись за фотографией. Он держал ее так, чтобы я совсем чуточку не мог дотянуться.
– Nullité? – уточнил он. – Ничего?
– Да. Это… Она мне ее дала…
– Кто тебе ее дал? Когда?
– Лили Бейтс. Внучатая племянница доктора фон Хельрунга. Перед моим отъездом в Лондон.
– И зачем она тебе ее дала?
– Не знаю.
– Не знаешь?
– Она сказала, это мне принесет удачу.
– Ах вот как. Удачу. В таком случае ты знаешь, зачем она тебе ее дала.
– Она мне не очень-то нравится.
– О нет. Конечно же, нет.
– Могу я теперь забрать ее обратно?
– Ты имеешь в виду «Можно ли мне теперь забрать ее обратно».
– Можно?
– Ты что, влюбился, Уилл Генри?
– Это глупо.
– Что именно? Любовь или мой вопрос?
– Не знаю.
– Не знаешь? Ты уже один раз испробовал этот прием. С чего это ты взял, что теперь он сработает лучше?
– Я в нее не влюбился. Она меня бесит.
– Ты только что подтвердил то самое, что отрицал.
Уортроп с любопытством уставился на лицо Лили на фотографии: натуралист, наткнувшийся на странный новый вид живых существ.
– Ну, наверное, она хорошенькая, – сказал он. – И ты взрослеешь, а от некоторых заболеваний лекарства нет и быть не может.
Доктор вернул мне фотографию.
– Как-то я сказал тебе: никогда не влюбляйся. Ду-маешь, то был мудрый совет – или эгоистичная манипуляция?
– Я не знаю.
Он кивнул.
– И я тоже.
Кернс возвратился в сумерках со свежим уловом верблюжьих пауков и явно нарывался на ссору. По своим меркам он был просто-таки угрюм.
– Уложил сегодня только троих, – сообщил он. – Это не охота; это тир какой-то.
– Только они не мишени, и мы на них не охотимся, – отозвался доктор. – Мы кладем конец их мучениям и предотвращаем распространение смертельного недуга.
– Ох, вечно вы из кожи вон лезете, чтоб проявить свое хреново благородство. – Кернс перевел взгляд на меня. – Ты выздоровел?
– По-видимому, – ответил за меня Уортроп. Он не давал Кернсу особо со мной общаться, словно боялся, что тот заразит меня чем-нибудь похуже звездной гнили.
– Тогда почему бы нам не воспользоваться тем, что у вас есть, и вылечить их, а не резать как коров?
– Люди – не коровы, – отрезал доктор, повторяя фон Хельрунга. – У меня только два флакона сыворотки. И их необходимо сохранить, чтобы воспроизвести противоядие.
– Вы же осознаете свои двойные стандарты, Пеллинор. Когда дело дошло до вашего ассистента, вы не переживали о сохранности противоядия.
– А вы зря пытаетесь изображать голос совести, Кернс. Звучит неискренне, словно кто-то пытается говорить на языке, которого не понимает.
Злорадно ухмыляясь, Кернс запихал целого паука себе в рот. Монстролог в отвращении отвернулся.
Доктор разработал жестокий в своей эффективности порядок завершения зловещей миссии по искоренению на острове магнификума. Мы встали лагерем в месте, дававшем надежное укрытие и некоторую защиту от стихий: в нескольких сотнях футов ниже уровня облаков, окутывавших гнездовья. Мы жили по распорядку нашей добычи, спали днем и заманивали их на бойню ночью.
Наживкой нам служил костер. Он притягивал зараженных, а Уортроп и Кернс прятались за выходом пласта или валуном и отстреливали тех по мере того, как они вползали в круг света. Трупы с прошлой ночи служили топливом для костра на следующую.
То был грозный, зловещий труд. Ни азарта погони, ни риска… Смерть и ничего, кроме смерти.
Такова была мрачная ипостась монстрологии, героизм самого отважного толка, труд в тьме, дабы другие могли жить при свете. Он начал брать свое с моего наставника: Уортроп перестал есть, спал не больше нескольких минут подряд, а затем вскакивал, чтобы впериться вдаль отчаянным, одержимым взором человека, раздираемого невозможным выбором.
Кернс чувствовал себя немногим лучше. Он вечно жаловался, что до сих пор не нашел своего Минотавра и что все это мало походило на эпический поход, который он себе навоображал.
– Ну полно вам, Пеллинор. Мы ведь наверняка могли бы придумать что-то повеселее, – сказал он как-то поздней ночью. Ни одной жертвы не забрело в наш капкан. – Можно было бы разделиться – устроить из этого игру. Кто настреляет больше, тому приз.
– Если вам не терпится, Кернс, можете вообще уйти, – устало отозвался Уортроп. – По правде, мне бы этого как раз хотелось.
– А вот сейчас вы очень несправедливы, Пеллинор. Это не моя вина, знаете ли. Не я выдумал миф о магнификуме.
– Нет, вы всего лишь воспользовались им к своей выгоде.
– А вы воспользовались бы им к выгоде своей репутации и чтобы поквитаться с соперниками. «Славься, великий ученый, рыцарь ханжества, что вернул христианам Грааль, Пеллинор Непорочный, Пеллинор Гордый, Пеллинор Великолепный!» – он весело рассмеялся. – Если уж говорить о мотивах, самые непорочные пока что мои.
– Отстаньте от него! – окрысился я на Кернса. Мне хотелось схватить нож Аваале и срезать эту невыносимую самодовольную ухмылку. – Это вы во всем виноваты! Он из-за вас чуть не умер!
– Ты о чем это, мальчик? О русских? Я не приказывал русским убивать Пеллинора. Это была их собственная идея.
– Вы послали ему гнездовище.
– На хранение, и тебе следовало бы сказать мне за это спасибо.
– Мне следовало бы вас убить, вот что!
Он удивленно вскинул брови:
– Ну, ну! Вот же маленький кровожадный дикарь. Пеллинор, чему вы учили этого ребенка?
Монстролог сокрушенно покачал головой.
– Уроки непреднамеренного свойства.
Неделю мы трудились жнецами на поле смерти. Минуло две ночи без единой жертвы, и Кернс начал поговаривать о возвращении в Гишуб, где мы дожидались бы прибытия «Дагмары».
– Полагаю, пора мне махнуть рукой на моего Ми-нотавра, – он надул губы. – Но все – даже лучшее – должно рано или поздно подойти к концу.
Встревоженное выражение промелькнуло на лице доктора. Он оттащил меня туда, где Кернс не мог нас услышать, и прошептал:
– Я совершил ужасную ошибку, Уилл Генри.
– Нет, нет, – прошептал я в ответ. – Все верили, что магнификум существует на самом деле…
– Тс-с! Я не про магнификум, – он глянул на уступ, на котором, распластавшись, спрятался Кернс. – Не знаю, чего он ждет. Может быть, он еще сохранил рудименты человечности, хотя мне крайне сложно найти тому убедительные доказательства. Скорее всего, просто еще не представился удобный момент.
