Мы посетили один из домов, что казался брошенным, но когда повернулись, чтобы уйти, груда лохмотьев в углу задрожала и высунулась ручка, бессильно когтившая воздух в направлении лампы.
Доктор вынул револьвер. Он знаком приказал мне держаться подальше и двинулся к корчащейся куче. Маленькие пальчики согнулись, упали на пол и принялись царапать твердый камень с кошмарным, сухим скребущим звуком. Держась так далеко, как только можно, Уортроп наклонился и принялся осторожно разворачивать самодельный кокон, пока перед нами не предстал ребенок, мальчик не старше пяти лет. Он был, как я решил, на последних стадиях заражения, с огромными черными глазами, больше походившими на глаза сумчатого животного, чем человеческие, и гноящимся лицом, которое раздробили дюжины выростов, похожих на шипы. Выше пояса он был наг; штаны свисали с него лохмотьями. Длинные рваные раны спускались по его груди, как следы от тигриных когтей; из ран сочилась свежая кровь, и его губы блестели от нее, и она капала с его ногтей, и я вспомнил, что рассказывал мне доктор, и понял, что мальчик был последним выжившим и поедал себя заживо.
И когда на него упал свет, его тело яростно дернулось, рот раскрылся в булькающем вскрике, и его вырвало потоком свернувшейся крови вперемешку с прозрачной, вязкой жидкостью. Мальчик бросился на свет, но он был очень слаб и упал на живот, когтя твердый камень. Его спина выгнулась, кожа туго натянулась на растущих из позвоночника выступах и затем разошлась, от основания шеи до поясницы, как расстегнувшаяся молния.
Аваале услышал мой вопль омерзения и ворвался в дом как раз вовремя, чтобы увидеть, как монстролог шагает к извивающемуся телу, наводит револьвер на маленькую голову и быстрым нажатием пальца направляет спасительную пулю в то, что оставалось от детского мозга.
Бывший пират (утративший счет убитым; Аваале Дьявол, звали они его) долго непонимающе таращился на Уортропа. Затем он поглядел на мертвого ребенка у ног доктора. Одна из крохотных ручонок упала на ботинок монстролога и крепко вцепилась в него, словно была его любимая игрушка, а кровь из раны медленно растекалась под маленькой круглой головой в полумесяц, напомнивший мне о византийских иконах младенца Христа.
Аваале без слов отступил в открытый дверной проем. Плечи доктора расслабились – появление Аваале встревожило его больше, чем то, что он застрелил ребенка, – и он попросил свой чемоданчик с инструментами.
– Всего одна-две пробы – первый свежий образец, что мы нашли. Ты мне для этого не понадобишься, Уилл Генри. Возможно, тебе стоит посторожить вместе с Аваале.
– Да, сэр.
– О, и возьми-ка лучше это, – он уронил мне в руки револьвер. – Ты не боишься им пользоваться, верно?
– Нет, сэр.
– Я и не думал.
Аваале сидел в грязи сразу по левую сторону от двери, опершись спиной на стену дома, лицом к морю. Я сел рядом с ним. Мы были всего в миле от океана, но бриза не было. Воздух был неподвижен и тяжел от пыли, а за нами высились, как огромная серая зубчатая стена, серые утесы плато Диксам.
– Кто этот человек? – спросил он меня. – Кто этот дхактар, которому ты служишь?
– Он монстролог.
– Странное название, walaalo. Что оно значит?
– Тот, кто изучает монстров.
– Каких монстров?
– Достойных изучения, полагаю.
– Тот внутри – который был так похож на ребенка, на маленького мальчика – он был монстр?
– Он был болен, Аваале – очень болен. Доктор сделал единственное, что мог. Он… он ему помогал.
– Помогал ему? Что за странное снадобье эта монстрология! – он поглядел на меня. – А ты с ним уже как долго?
– Уже два года как, – я не мог выдержать его оценивающего взгляда. Я продолжал сидеть, повернувшись к невидимому морю.
– И такие вещи, – он имел в виду то, что произошло в стенах каменного домишка, – тебе не в новинку?
– Нет, Аваале, – проговорил я. – Они мне не в новинку.
– Ох, – сказал он. – Ох, walaalo, – его большая ладонь накрыла мою. – Мне жаль; я не знал. Ты видел лицо безликого, не так ли?
Он прикрыл глаза, и губы его пошевелились, но он ничего не сказал. Мне потребовалось до смешного много времени, чтобы понять, что он молится.
Часть тридцать седьмая
«Мы не опоздали»
Доктор вышел наружу, и мы с Аваале поднялись на ноги. Нам обоим не терпелось покинуть Гишуб: деревня была nasu. Монстролог же считал по-другому.
– Заночуем здесь, – негромко объявил он. – Судя по всему, магнификум охотится по ночам, а коль скоро мы охотимся на него, нам следует придерживаться его расписания. Но это очень рискованно. Заражение пуидресером влечет чрезвычайную чувствительность к свету и зверский аппетит к человеческой плоти. Воистину блестящий способ приспособиться: инфицируя свою дичь, магнификум вынуждает ее придерживаться его распорядка. А выжившие же выступают его разведчиками. И в самом деле Oculus Dei!
Мы выбрали один из чистых брошенных домов, чтобы провести в нем остаток ночи. Аваале вызвался первым стоять на часах, но доктор запротестовал. Он не устал, сказал Уортроп, и разбудит Аваале через четыре часа.
– Я возьму винтовку. Уилл Генри, отдай револьвер Аваале и постарайся поспать! Нам предстоит длинный переход.
Кроватей там не было, только циновки для сна, которые мы расстелили на утоптанном грязевом полу. Я видел, как монстролог усаживается в открытом дверном проеме. Все, что пожелало бы добраться до нас, должно было сперва пройти мимо него.
– Walaalo, – прошептал Аваале, – что стряслось с твоей рукой?
Я ответил очень тихо, чтобы доктор меня не услышал:
– Оно вьет гнездо и использует свою слюну – пуидресер, – чтобы склеивать его воедино, и если ты ее коснешься, превращаешься в… в то, что ты сегодня вечером видел.
– Это и случилось? Ты коснулся гнезда?
– Нет, я… Не напрямую, но да, коснулся.
Он помолчал.
– Он отрезал его, так? Дхактар.
– Да. Чтобы спасти меня.
– Как он спас ребенка.
– Для меня было не слишком поздно.
Он замолчал надолго.
– Что это за штука, этот магнификум?
– Никто не знает. Никто его не видел. Вот почему мы приехали.
– Посмотреть на него?
– Или убить одного. Или поймать. Я думаю, доктор предпочел бы живого, если сумеет это сделать.
– По какой причине?
– Потому что он монстролог. Этим он и занимается.
Нам был виден неподвижный силуэт доктора в обрамлении дверного проема.
