– Так что ж она, сама сгорела? Вот так стояла себе и вдруг раз и сгорела, да?
– Никак нет-с, господин обер-полицмейстер, не сама. Поджёг-с.
– И кто же поджигатель? Нашли?
– Так точно, нашли-с. Сами старый князь и подожгли-с.
– Как это? Вот так сам взял и поджёг?
– Так точно-с, сам. Они, видите ли, ваше высокоблагородие, того-с, умом тронулись, вот и…
– Как так? Князь умом тронулся? Да ты что же такое говоришь, подлец?! Небось, пропьянствовали, истинных поджигателей проворонили, а на бедного князя всё свалили. Сам-то князь как, жив?
– Так точно-с, господин обер-полицмейстер, живы их сиятельство, только совсем плохи.
– И где он, что говорит?
– В сумасшедшем доме они, в губернии-с. Только ничего не говорят-с, плачут всё и дочку свою зовут. Надежду. Любят они её шибко.
– И что же она, вертихвостка, небось, бросила старого больного отца и подалась в столицу, в революцию играть? Модно это сейчас у них, молодых.
– Никак нет-с, ваше высокоблагородие, не бросила, не такая она.
– А-а-а, ну тогда хорошо, с отцом, значит?
– Никак нет-с.
– Так где же она?
– Нету её. Померла она.
– Как померла? Вот горе-то. При пожаре что ли?
– Никак нет-с, ещё до пожара. Погибла она. Странно так погибла, вроде раздавлена автомобилем.
– Как это «вроде»? Ты что, не знаешь точно, не ведаешь, каково у тебя на участке творится?!
– Никак нет-с, ваше высокоблагородие, знаю, и протокол даже имею, но….
– Что «но»? Не темни, докладывай чётко!
– Виноват, ваше высокоблагородие! Докладываю. Её обнаружили ранним утром, чуть рассвело, прямо на тракте, вблизи от дома. Характерные повреждения тела и следы на дороге прямо указывают на то, что она была раздавлена автомобилем. Но…
– Опять «но»! Что на этот раз?! Надеюсь, виновника нашли?
– Никак нет-с. Установить ни само авто, ни его владельца не удалось – скрылся в неизвестном направлении. Но это ещё не всё…
– Что ещё?
– Тело дочки князя пропало…
– Как пропало?
– Не могу знать, ваше высокоблагородие. Было, лежало на обочине совсем мёртвое с переломанными ногами и разбитым черепом, потом хватились, бац, а его нету.
– Ну и ужасы ты рассказываешь. Как это нету? Куда же оно подевалось?
– Не могу знать, ваше высокоблагородие.
– А кто может знать?! Может отец, князь то есть тело-то забрали? Справлялись у князя-то?
– Никак нет-с, ваше высокоблагородие. Князь никак не могли-с. Они сами, как узнали про то, от горя и того-с, умом тронулись. А потом в помешательстве взяли, дом-то и подожгли-с. Всё сгорело.
– Да-а. Вот история. Жаль князя. Ты говоришь, его сиятельство любил дочку очень, не обижал, значит, не тиранил.
– Так точно-с, ваше высокоблагородие, не забижали вовсе, души в ней не чаяли, всем прихотям её, всем желаниям потакать изволили, всё, что душе угодно-с. Но она, правду сказать, не балованная была, хорошая девочка, добродушная, отца почитала, слушалась его. Ангел, говорят, а не дочь.
– Так что же тогда случилось? Что понесло её ни свет, ни заря на тракт? И ведь не спится им, молодым.
– Любовь-с, будь она не ладна.
– Любовь? А ну-ка, Иваныч, садись, рассказывай всё по-порядку, всё, что знаешь.
– Чего ж тут рассказывать-то, ещё год тому, задумал князь портрет дочки своей, ну Нади этой, заказать-с. Вызвал из Москвы художника, тот приехал, портрет-то написал, но дочку-то того, обрюхатил, а сам вжиг и смылся, только его и видели-с. Князь хотел, было, искать его через полицию московскую, да дочка упросила. Говорит, любит его, он, дескать, вернётся, сам вернётся. Поначалу всё скрывали, а когда родила дочка-то, сынишку родила, вот, так всё и вскрылось. Слухи пошли, пересуды там всякие. Князь серчал шибко, да и решил-таки отыскать этого художника, а дочке ничего не сказал. Отыскали его в Москве, личность установили, место жительства, нагрянули по адресу, а его и след простыл.
– Сбежал что ли? Схоронился, значит?
– Никак нет-с. Уехал. Сел в авто накануне и уехал.
– Куда? Выяснили направление его движения? Напали на след?
– Так точно-с. Выяснили. Напали.
– Ну и куда он?
– Сюда.
– Как сюда? Так он здесь?
– Никак нет, ваше высокоблагородие. Нет его тут. А был ли, нет ли, не ведомо то. Только вскоре после того дочку-то и нашли-с мёртвой-с на дороге-с. А потом и вообще она пропала, мёртвая-то. Князь умом и тронулся, и дом-то свой запалил.
– Да-а. История. Бедный князь. А с мальчонкой-то как? Где он?
– Да Бог его знает, ваше высокоблагородие, сгорел, должно быть…. Кхе…. Только странно это как-то, тел-то не нашли, ни дочки, ни сынишки её, а больше в доме никого не было-с, всю прислугу князь отослал ещё до пожара.
– Так куда же они делись, не сквозь землю же провалились?
– Да нет, конечно, не провалились, но только не нашли их, всё пепелище по угольку перевернули, как в воду канули-с.
* * *
Старик ушёл в темноту ночи, буквально растворился в ней, растаял, так что последнее «Аякко» прозвучало уже из пустоты. Я стоял поражённый всем увиденным и услышанным за прошедший день и не знал, что делать дальше. «Иди в дом», – сказал старик. А где он этот дом, где его искать? Двадцать пять лет поисков ни к чему не привели, и вот так просто: «Иди в дом».
Я повернулся к машине, которую оставил неподалёку, на обочине дороги, и остолбенел. Передо мной возвышалась чёрная громада чугунных кованых ворот, тех самых, как двадцать пять лет назад. Я дотронулся дрожащей рукой до холодной шершавой поверхности и целый рой воспоминаний, даже не воспоминаний, а удивительно реальных, живых ощущений нахлынули на меня, как будто всё происходило не четверть века назад, а живёт, осуществляется прямо сейчас, в настоящее время, заставляя меня действовать, жить в унисон происходящему. Отворив тяжёлую калитку, я вошёл внутрь и направился по прямой, как стрела аллее парка, прямо к большому старому дому. Дубы-стражи провожали меня, салютуя огромными лапами-ветвями, высокие, стройные юноши-тополя в окружении берёз-невест желали удачи в моих поисках, а Луна, полногрудая владычица ночи красавица Луна, сопровождаемая сонмом преданных пажей-звезд, разбрызгивала свой удивительный, сказочный свет вокруг, так что весь парк, насколько я мог охватить его своим взором, сверкал мистическим серебром. Всё было, как тогда, не хватало только её, моей скрипачки, моей Нади.
Я вошёл в дом и тут же узнал его. Весело играл огонь в большом камине гостиной залы, освещая мягкие, уютные кресла, маленький прикаминный столик с непочатой бутылкой виски и двумя высокими бокалами. Откуда-то сверху доносилась музыка, до слёз знакомая, родная скрипичная мелодия. Поднявшись на второй этаж по знакомой лестнице, я прошёл по длинному коридору в направлении открытой настежь двери, из-за которой струился мягкий свет, и пела скрипка. Еле сдерживаясь от нетерпения, я вошёл в комнату и увидел большой, почти в человеческий рост холст с изображенной на нём прекрасной рыжеволосой девушкой, играющей на скрипке. Она была так прекрасна, а изображение настолько живым и реалистичным, что казалось, будто мелодия льётся прямо с её смычка. А может, всё действительно так и было. Боже мой, я не видел этого портрета двадцать пять лет, а он всё ещё свеж, как будто только что вышел из-под моей кисти. Я прикоснулся к шершавой поверхности холста, провёл рукой по её лицу, волосам, плечам, груди…. Слёзы сами собой лились из глаз, растворяя действительность, преломляя её, делая изображение живым, движущимся, дышащим, реанимируя давние события, воскрешая их….
