Дед часто брал его с собой на виноградник и, улыбаясь высохшими, почти бесцветными губами терпеливо наставлял, всегда с неизменной любовью гладя тяжёлые, налитые соком гроздья сухой, почерневшей от палящего солнца и тяжкого, изнурительного труда рукой.
– Береги виноградник, сынок. Я старый, и всю свою долгую жизнь отдал этой лозе. Посмотри, какая она красивая, как прозрачны ягоды, как играет бликами солнце на их глянцевой, перламутровой кожице. Чувствуешь, как наполняет сердце радостью благодарная отдача каждой ягодки за каждодневную заботу и любовь? Приглядись и удивись, как я дивлюсь волшебству замысла Божьего, проявленного через совместное творчество земли и солнца, воды и ветра, и заботливых рук человеческих. Многие сотни лет род наш возделывает этот виноградник. В самые тяжёлые времена лоза кормила и одевала нас, защищала от холода и летнего зноя. Мы выжили благодаря ей. Скоро я уйду, и она перейдёт к тебе. Береги её, заботься о ней, люби её – и она воздаст тебе сторицей. Пройдут годы, ты станешь большим и сильным. Не знаю, как сложится твоя жизнь, возможно, ты потеряешь всё: дом, утварь, семью. Но, сохранив лозу, ты быстро всё восстановишь, и даже больше. Возможно, именно здесь, на этом винограднике ты встретишь свою судьбу.
Иуда всегда помнил эти слова деда. И сегодня он, тридцатилетний уже мужчина, стоя один в окружении больших спелых гроздей и готовый к сбору нового урожая, думал о жизни, о судьбе, о своём предназначении. Семью он так и не завёл. Не получилось. Не встретил ту единственную Рахиль
[18]
или Ревекку
[19]
, образ которой ещё с детско-отроческих лет прочно сложился в его сознании, как образ женщины-спутницы, женщины-друга, женщины-матери, сопутствующей героям из рассказов деда. А быть похожим на них он мечтал, стремился ещё сызмальства Дом его был пуст и холоден. Он служил только местом ночного отдыха после дневных трудов и поэтому не представлял для Иуды особой ценности. Но виноградник он таки сохранил, проводя с ним всё дневное время, разговаривая с ним во время работы, делясь радостями и огорчениями, потерями и победами, которые, впрочем, и связаны-то были неизменно с ним же, с виноградником. И так уж сложилось, что лоза эта заняла в жизни Иуды даже не главное место, она БЫЛА ею. А больше в жизни Иуды ничего не было.
Но сегодня, сейчас, приступая к сбору нового урожая, Иуда вдруг задумался, так ли он живёт, для того ли он родился на свет Божий, об этом ли мечтал, грезил в детских тогда ещё фантазиях, увлечённо слушая рассказы деда? Он размышлял, стоя посреди виноградника, не трогаясь с места и не приступая к работе, и чувствовал, как огромная, холодная и чёрная, словно зимнее ночное небо жаба отчаяния неотступно проникает в его душу и постепенно овладевает, … нет, уже овладела ею полностью.
– Иди за мной, – услышал он вдруг сквозь плотную стену задумчивости.
Иуда поднял глаза и увидел на дороге в Кану, что бежала мимо его виноградника, с десяток человек – странников, судя по их одеждам и дорожным сумкам на плечах. Основная группа уже прошла мимо, о чём-то увлечённо беседуя и даже, может быть, споря, а один, высокий, статный, красивый мужчина задержался на обочине, в том самом месте, где как раз начинался виноградник Иуды. Человек спокойно, но пристально смотрел в его сторону. Он, казалось, почти ничем не отличался от остальных своих спутников – ни одеждой, ни возрастом, ни знатностью происхождения. Так выглядят практически все странники, путешествующие в большом количестве из разных концов Иудеи в Иерусалим, да и не только из Иудеи. Но ЭТОТ чем-то выделялся из всех. Нельзя было определённо сказать чем, но чем-то Этот Человек сразу же, с первых мгновений привлёк к себе всё внимание Иуды, поразил его, завладел мыслями, сердцем, всем его существом. От чёрной холодной жабы не осталось и следа.
– Оставь всё и следуй за мной.
На этот раз над самым ухом Иуда услышал тихий, но повелительный голос. И хотя этот голос, так как он прозвучал, не мог, казалось, покрыть расстояния между Странником и виноградарем, да и рта своего – Иуда мог бы поклясться в этом – Человек не открывал. Всё это в тот момент ничуть не удивляло, казалось, что так и должно было случиться. Иуда бросил на землю нож для срезания виноградной кисти и, не разбирая дороги, ломая и топча на ходу лозу, послушно двинулся вслед за Странником. Как и было предсказано дедом, здесь, на винограднике он встретил свою судьбу.
Садись и ничего не бойся
Старый митрополит
[20]
медленно просыпался, нехотя возвращаясь из сновиденческого забытья в реальность суетной жизни, оставляя по ту сторону сознания пыльную дорогу Иудеи с удаляющимся по ней виноградарем. Он часто видел этот сон, с тех самых пор, когда ещё отроком, только научившись читать и писать, прочёл первую в своей жизни книгу – Евангелие от Луки. Он и читать-то учился, можно сказать, по Библии. И хотя в Ладомировской
[21]
сельской школе в его руки попадались и другие тома, буклеты, брошюры, но это только так, для урока. Настоящую же грамоту ему подарила ЭТА книга – Книга Священного Писания Православных Христиан. Ещё тогда, впервые прочитав Евангелие, он задался вопросом: почему же предал Иуда? Почему не шпион какой-нибудь, хитростью и обманом проникший внутрь первой христианской общины? Почему не явный враг, тайно ненавидящий Христа и ожидающий только момента, удобного и беспроигрышного? Почему не кто-то из язычников, коих в тогдашней Иудее развелось в превеликом множестве, и которые подозревали всех и вся в заговоре против великого кесаря? Ещё тогда в юной головке возникло недоумение – как мог Иуда предать Того, Кого любил всем сердцем? С Кем исходил не одну тысячу километров по пыльным дорогам Иудеи и Галилеи? Чьим именем он, Иуда, САМ исцелял больных и увечных? Кого, в конце концов, так долго ожидал вместе со всем своим народом, свято веря в обетование?
Тогда он так и не нашёл ответа, доверившись со всей детской искренностью и простодушием Слову Писания. Вопрос до времени был снят. Но мысль осталась, затаилась в самых глубоких и тёмных уголках сознания, время от времени всплывая на поверхность, заталкивалась твёрдой христианской волей обратно, хоронилась там, чтобы однажды снова всплыть упрямой навязчивой идеей. Он начал видеть сны, с завидным постоянством и всё на одну и ту же тему.
