Что оказалось? Сорок минут назад ее муж вернулся с работы
мрачный, молчаливый, достал из внутреннего кармана пиджака бутылку водки
«Кристалл», тут же, стакан за стаканом, влил ее в себя, – не слушая
истерических криков жены и закусывая водку заветрившимися ломтиками сыра,
которые лежали на тарелке, прикрытые салфеткой. Взял из ящика стола большой
кухонный нож, задумчиво осмотрел его, потрогал лезвие, порезав при этом палец и
досадливо сморщившись, – а потом, тяжело вздохнув и даже не оглянувшись на
жену, с силой вонзил себе нож в солнечное сплетение.
Жена закричала так, что не слышала, издал ли хоть звук, хоть
стон ее муж. У нее подкосились ноги – упала на колени, превозмогая
беспамятство, видела, словно сквозь пелену, как он стоит, согнувшись и
покачиваясь. Потом сделал шаг, другой – и нетвердо двинулся к дивану, все так
же согнувшись. Осторожно прилег – сначала на бок, потом повернулся на спину –
со странным, каким-то съежившимся лицом. Между пальцами, вцепившимися в
рукоятку ножа, извивались какие-то красные ниточки – она не могла понять, поверить,
что это кровь ее мужа.
И тут же ее начало выворачивать, она едва успела добежать до
унитаза. Потом ей стало чуть легче, муть сошла с глаз. Она подскочила к мужу и
уставилась на него, все еще не веря глазам. Он лежал на диване с тем же
скукоженным лицом, смотрел в потолок, дышал тяжело – но все-таки дышал и
смотрел! Он был жив, он не убил себя, а только ранил! И она вспомнила наконец
про «Скорую помощь»…
Когда доктор Денисов, Шура и спешно вызванный на подмогу
Виктор Михайлович понесли раненого на носилках в машину, Люба быстро сделала
хозяйке укол и принялась уговаривать ее лечь, а не ехать в больницу. Хозяйка,
не слушая, кинулась в прихожую – одеваться.
– Что наделал, что он наделал?.. – бормотала
женщина. – Почему ж он мне даже ничего не сказал?! Мы так хорошо жили!
Пусть не так много денег было, как раньше, но все равно – хорошо! Он даже
курить бросил, он закодировался от курения! А пить и не пил никогда, мы не
ссорились, нам ссориться даже было не из-за чего!
Наконец-то слезы хлынули из ее глаз, и Алена совершенно
точно знала, о чем она сейчас думает. Вспоминает самое лучшее, самое
счастливое, что у них было, а еще мучительно спрашивает себя, не сама ли
виновата в том, что муж решил покончить с собой, ничего, ничего не сказав при
этом ей, жене, самому близкому человеку?.. А может быть, он внезапно сошел с
ума, и никто не виноват в этом, кроме его собственной несчастливой судьбы?
Тут из школы вернулся сын самоубийцы, и хозяйка отчаянным
усилием воли взяла себя в руки: предстояло рассказать двенадцатилетнему
мальчишке страшную новость. Люба и Алена поспешно ушли: надо было как можно
скорее вернуться в ждавшую их машину.
– Как думаете, он выживет? – спросила Алена, стремглав
сбегая вслед за Любой по ступенькам.
– Может быть, – неопределенно ответила та. –
Вообще-то ранения в живот опасные, но всякие чудеса бывают. Главное, чтобы нож
не потревожить.
– А как же его в больнице будут извлекать? – ужаснулась
Алена.
– Нам бы его довезти живым, а там хирурги знают, что
делать, – буркнула Люба.
Алена побаивалась, что Петр Николаевич Поливанов (так звали
этого несчастного самоубийцу) уже умер, не выдержав спуска по лестнице (лифта в
хрущевке не оказалось), однако он был жив. Лежал в салоне на носилках, и Шура
осторожно накрывал его двумя одеялами: от плеч и от ног, оставляя открытым
живот с торчащим из него ножом.
Денисов махнул Алене, чтобы села впереди: понятно, доктор
должен быть рядом с таким пациентом. У водителя Сурикова губы были точно так же
вытянуты в напряженную нитку, как у Любы, он, похоже, и не заметил, что рядом
сидит не любимая им писательница!
Алена тоже не обращала на него внимания: почти все время она
сидела, глядя в салон, отворачиваясь только, когда к горлу подкатывала тошнота.
Нет, дело было не в страшной ране, тем паче что из-за свернутых одеял виднелась
только рукоять ножа: писательницу всегда укачивало в автотранспорте, а уж если
приходилось сидеть задом наперед, то хоть святых выноси!
Пока мчались по проспекту, сирена завывала беспрестанно, и
звук ее разметал машины в стороны, словно ветер – осенние листья, но вот
свернули на тихую улицу, ведущую к дежурной больнице, и шофер выключил сирену.
Алене сразу стало легче, словно бы даже тошнило меньше. Она снова повернулась в
салон, и в это время Поливанов открыл глаза.
– Привет, – сказал доктор Денисов. – Сейчас будем
в больнице.
– Сейчас? – пробормотал Поливанов. – А времени
сколько?
Доктор Денисов небрежно тряхн??л левой рукой, и часы на
свободно застегнутом браслете сползли на запястье. Алена не раз видел этот его
жест, и у нее, как всегда, дрогнуло сердце.
Смешно!
Доктор вскинул руку к глазам.
– Без минуты четыре, – сказал он, опуская руку, и,
словно против воли, вдруг взглянул на Алену.
Сердце снова дрогнуло…
– А-ах! – громко сказал Поливанов, выпрастывая руку
из-под одеял. – А-ах!
Вслед за этим он схватил нож и вырвал его из раны.
Алена видела, как фонтан крови брызнул вверх и ударил
доктора Денисова в лицо. Она отвернулась и с силой толкнула дверцу. Свесилась
из кабины – и ее начало рвать так, что она даже не заметила, что «Фольксваген»
продолжает нестись полным ходом.
Потом, когда ее перестало выворачивать, Алена вяло
удивилась, что свешивается с сиденья чуть ли не к самой подножке, почти не
держится ослабевшими руками, но почему-то не вываливается под колеса. Тут
что-то сильно потянуло ее назад, в кабину, она привалилась к спинке, задыхаясь
от слабости, нашарила в кармане платок и отерла губы, – и только теперь
сообразила, что все это время ее держал за ворот Виктор Михайлович Суриков.
Одной рукой вел машину, а другой спасал еле живую писательницу.
Спасибо ему большое. Дай бог здоровья!
Из дневника Елизаветы Ковалевской. Нижний Новгород, август 1904 года
Обыкновенно личность неизвестных трупов устанавливается
довольно быстро. Пропал человек – у него остались близкие и друзья, которые
заявляют о пропаже. Им предъявляют труп – вот личность и выяснена. Именно так
происходило в случае с Натальей Самойловой. Однако «Дело пятого вагона»
осложнялось тем, что отсутствовала голова трупа. Дни идут, а тело остается
неопознанным. Пришлось его заморозить, сохраняя на леднике в морге, в надежде,
что близкие рано или поздно объявятся.
