Книга Сыщица начала века, страница 22. Автор книги Елена Арсеньева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сыщица начала века»

Cтраница 22

Между тем мы опять поссорились со Смольниковым. В разговоре со старшим следователем Петровским, который ведает в нашем управлении всеми делами, связанными с появлением неопознанных трупов, я высказала свои размышления и изложила предположительный план дальнейших действий: навести справки в конторе «Нижегородского листка» о подписчиках, опросить извозчиков, а также проверить возможно большее количество организаций разного рода, как зарегистрированных, так и нелегальных. Впрочем, насчет пресловутой нелегальности – это все пустые слова, потому что каждому околоточному или квартальному отлично известно, кто и когда в их участке собирается скопом. Я рассуждала так: возможно, жертвы были членами каких-то полусекретных или вовсе тайных обществ, репутации или самому факту существования которых мог быть нанесен непоправимый урон, если бы к ним было привлечено неодобрительное внимание полиции. Думаю, какие-нибудь социал-демократы могли бы пойти на что угодно, только бы избавиться от мертвых тел. Ведь присутствие полиции на квартирах у неблагонадежных или поднадзорных означает обыски и дознание, а для публики такого рода это смерти подобно!

Господин Петровский слушал меня со вниманием, но повторяю: при сем находился товарищ прокурора Смольников!

– Наша Елизавета Васильевна изволит следовать велению времени и искать смутьянов? – пробормотал он скептически. – Хочет раскрыть страшный и ужасный заговор – против кого? Уж не против правительства ли? Бомбистов-террористов выследить надумали? А не обстоит ли дело гораздо проще? Может статься, Самойлова пребывала в гостях у нового любовника? Ведь жаловался же господин Красильщиков, что она давненько не удостаивала его своим присутствием? И вот приключилась смерть в разгар страстных ласк и объятий… Предположим также, что новый любовник был человеком женатым или просто облеченным должностью. И огласка была бы для него мало сказать неприятна – погибельна! Вот он и решил избавиться от трупа чрезмерно страстной и чувствительной полюбовницы. Сия версия представляется мне куда более вероятной, чем всяческие… прочие измышления.

Смольников бросил взгляд на старшего следователя, который смотрел на него не без одобрения. О да, одобрения нашему Хольмсу явно недоставало! Его «доктор Уотсон» (письмоводитель Сергиенко) уже который день хворает, об чем уведомил запискою. И Смольникову, который уже привык постоянно купаться в лучах его восхищения, было явно не по себе. И вот его удостоил своего одобрения Петровский! Поэтому он разошелся вовсю:

– Проще, проще надо быть, сударыня, а то вы скоро и под своей кроватью бомбистов станете искать!

И хохотнул, бросив новый взгляд на Петровского, словно приглашая и его разделить сие веселье, понятное только им двоим – мужчинам…

Да, вот что было самым оскорбительным в словах Смольникова: не пренебрежение ко мне как к следователю, а непременное желание унизить меня как женщину. Больше всего на свете мне захотелось взвиться и возмущенно воскликнуть: «Не извольте забываться, сударь! Вы разговариваете с дамой!» Ладони чесались отвесить ему пощечину, но… но в том-то и дело, что на моем месте так поступила бы любая другая женщина. Любая из моих кузин, подруг, соседок, любая из тех барынек, которые, помирая со скуки, слоняются в разгар дня по Покровке, заглядываясь на витрины модных лавок да измышляя, как бы это с наименьшей пользой потратить мужнины или отцовы денежки. Но я, поборница женского равноправия, давно поняла: если требую к себе отношения как к существу, во всем равному мужчинам умом, сметливостью, духом, за это приходится расплачиваться. Мужчины будут требовать с меня самую высокую цену за необходимость допустить, что я – ничем не хуже их, а кое в чем даже и превосхожу. Я должна быть готова к унижениям и пренебрежению, грубости и сквернословию. И я ни в коем случае не могу позволить дать им понять, что меня задевают их цинизм и сальности. Конечно, я не должна опускаться до уровня сих недочеловеков и говорить на их языке. Мое оружие – невозмутимость. О, конечно, самым разящим и смертоносным орудием станут мои успехи в расследовании, и этих успехов я добьюсь!

Даже бровью не поведя в сторону Смольникова, я бесстрастно обернулась к Петровскому:

– Полагаю, господин старший следователь, что в этой непростой ситуации вполне имеют право на существование два направления поиска. Господин Смольников пойдет своим путем, а я – своим. Но, полагаю, рано или поздно мы сойдемся для достижения единой цели.

Петровский махнул рукой: делайте, мол, что хотите. Итак, разрешение на самостоятельную работу мною было получено, и я не замедлила к ней приступить.

Для начала я направилась в редакцию «Нижегородского листка» и попросила дать мне перечни всех подписчиков двухгодичной давности. И тут меня ожидал первый – и весьма серьезный – афронт. Оказывается, дом, который сия контора в ту пору снимала и где хранила свои архивные документы, сгорел год назад. Разумеется, вместе со всеми бумагами! Служащий в рассылочной конторе долго сокрушался над тем, что не может мне помочь, а потом посоветовал собрать и опросить всех рассыльных. Может статься, они и вспомнят, кто и кому доставлял номера газеты два года назад. Беда только, что рассыльные часто меняются, а списки тех, кто работал в нужное мне время, сгорели при том же пожаре…

В окошко начал стучаться дождь, и мое настроение, и без того испорченное, вовсе скисло, как позавчерашнее молоко. С утра, уповая на внезапное и очень яркое солнышко, я отправилась без зонтика. То-то негодует теперь Павла, которая перед моим уходом устроила из-за этого зонта целую бучу! То-то задаст она мне, когда я ворочусь!

«Вечно считаете себя умней всех иных-прочих, барышня? – так станет шипеть Павла. – А посмотрите-ка на себя в зеркало! Нет, вы носик-то не воротите, вы гляньте, гляньте! Разве это госпожа следователь? Никак нет! Это госпожа мокрая курица! И шляпку попортили, и юбку! А блузка на что похожа?! А чистить, мыть кому? Павле! Кому больше?!»

Да это бы еще полбеды. Павла помешана на моем здоровье, в малейшем неровном вздохе или, господи сохрани, кашле она видит признаки надвигающейся скоротечной чахотки. Той же, которая безвременно свела в могилу мою матушку… Поэтому, ежели я явлюсь нынче с промоченными ногами и в сыром платье, мне обеспечен самый омерзительный напиток в мире – горячее молоко с медом и салом, а потом еще глинтвейн из красного вина, после чего я утром встану с гудящей головой, запухшими глазами и в полном упадке сил.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация