При одной только мысли о том, что ждет меня дома, мне вообще
расхотелось туда возвращаться. Однако, присмотревшись к тому, что творилось за
окном, я несколько воспряла духом. Тот же резкий ветер, который нагнал нынче
тучи, кажется, и разгонит их. Похоже, дождик закончится через полчаса, так что,
может статься, у меня есть надежда вечером избежать Павлиной воркотни. А провести
эти полчаса вынужденного ожидания я решила с пользой: попросила у служащего
дать мне подшивку «Нижегородского листка» за последние два месяца и принялась
просматривать раздел объявлений. Но, листая, я вновь и вновь натыкалась
взглядом на первую и вторую страницы, где печатались сводки с театра военных
действий:
«ВОЙНА.
Наши потери.
Особый отдел главного штаба по сбору сведений об убитых и
раненных в войну с Японией объявляет дополнительный список потерь офицерами с
11 по 25 августа сего года.
17-го Восточно-Сибирского полка убиты: капитан Попов Николай
Иванович, поручик Золотов Степан Серапионович; ранены штабс-капитан Цволовский
Петр Владимирович, поручик Богулов Алексей Алферович; ранен и остался в строю
подполковник Зобинин Дмитрий Афанасьевич…»
Список продолжался на полколонки убористым шрифтом. В каждом
номере помещены списки, которые вызывают слезы на глазах. У меня в Маньчжурии
нет никого – ни брата, ни другого близкого человека, однако, читая эти имена, я
отчего-то размышляю: каковы они были, эти павшие в чужой земле капитан Попов
или поручик Золотов, кто оплачет их кончину? Но уж, во всяком случае, товарищи
отомстят за их смерть. На нас, следователей, работников суда и прокуратуры, по
сути дела, возложена та же миссия, что и на солдат, которые мстят за гибель
однополчанина. Мы воздаем преступнику за отнятую им чужую жизнь. Это называется
– торжество правосудия, восстановление справедливости. Впрочем, тут есть одно
«но». Не беда, если слепая пуля, пуля-дура, унесет жизнь вовсе не того врага,
который стал непосредственной причиной смерти Золотова и Попова. Скорей всего,
так оно и произойдет! Пуля вправе ошибиться. Но не вправе ошибиться мы,
работники правосудия. А если бы я думала иначе, то, может статься, мне было бы
лучше бросить свою работу и уйти куда-нибудь – хоть на медицинские курсы,
которые открылись в Санкт-Петербурге и где готовят милосердных сестер для
действующей армии… Да, нам надо семь раз отмерить – и только один раз отрезать,
только раз нажать на курок, но сначала пристально всмотреться в каждую из
мишеней.
Именно этот ряд мишеней я и пыталась для себя определить,
устроившись за колченогим столиком, на шатком стуле, над грудой газет.
Честно говоря, я и сама не знала, что ищу. Нечто, за что
можно было зацепиться мыслью… Нечто, что подтолкнуло бы мою задремавшую,
отчаявшуюся сообразительность!
И первое же объявление навело меня на некоторые размышления.
Оно гласило:
«Оспу прививает по приглашению на дом фельдшер реального
училища Ф.А. Шитовых. Оспопрививатель пользуется только свежим дебритом
(телячий соскоб), относительно прививаемости и доброкачественности которого
получена полная уверенность. Петропавловский переулок, дом Саяновой, номер два.
Телефон реального училища от трех до четырех дня».
Любопытная фраза насчет «полной уверенности», которая
«получена»… Фельдшер-оспопрививатель пытается уверить, что в его работе не
бывает ошибок. А ну как они все же случаются? Люди по-разному воспринимают
вторжение в свой организм чужеродного вируса. Что, если Самойлова и неизвестный
из пятого вагона оказались жертвами недобросовестного лекаря? Нет, это не
обязательно мог быть фельдшер реального училища, однако надобно проверить всех
частнопрактикующих медиков. Но сначала следует уточнить у наших экспертов, не
находили ли они следов хоть какого-то врачебного вмешательства в телах
Самойловой и неизвестного, следов того же оспопрививания… Они могли при осмотре
принять сей след за случайную царапинку, однако может статься, что именно этот
путь и приведет нас к разгадке…
Я достала из портфеля блокнот и записала: «Можно ли
обнаружить в мертвом теле по истечении времени следы дебрита (телячьего
соскоба), или он разлагается в организме? Если оно так, то сколь скоро и точно
ли без всякого остатка?»
И вот еще какая догадка меня осенила. Самое невинное
вещество может вызвать в человеческом организме непредсказуемую и погибельную
реакцию. К примеру сказать, я однажды чуть не отдала богу душу из-за… отреза
китайского шелка. Мы с Павлой зашли в мануфактурные ряды Нижегородской ярмарки
в поисках материи на мою новую блузку. Нам обеим приглянулся серенький шелк в
меленькую белую и черную полосочку. Очень элегантный! В своем воображении мы
уже скроили и даже пошили хорошенькую блузочку. Павла пощупала шелк и
восхитилась его качеством. Я тоже коснулась его пальцами… и в то же мгновение у
меня сделался сильнейший горловой спазм. Дыхание мое пресеклось, я не могла ни
вдохнуть, ни выдохнуть. Несколько секунд я стояла, делая судорожные движения
горлом, легкие готовы были лопнуть, и уже перед глазами моими начал меркнуть
белый свет, когда на меня обратил внимание приказчик. Он ринулся ко мне,
выхватил шелк из моих рук и буквально вытолкал меня за дверь лавки на свежий
воздух. И через показавшуюся вечностью долю секунды мне наконец-то стало легче!
Я смогла перевести дыхание, спазм прошел, мрак перед глазами рассеялся. Я была
почти в обмороке от пережитого потрясения – не лучше выглядела и Павла.
Благословенный приказчик принес мне воды и объяснил, что его сестра так же
странно переносит прикосновение к кошачьей шерсти. Даже одного присутствия
кошки в комнате довольно, чтобы вызвать у нее приступ сильнейшего удушья! Но
приказчик на опыте убедился, что довольно только удалить раздражающий объект,
чтобы спазм прошел, однако, надо думать, если продолжать соприкосновение с ним,
человеку и впрямь может прийти конец. Дай бог здоровья этому приказчику!
Если организм столь болезненно реагирует на кошачью шерсть
или на прикосновение к скользкому китайскому шелку, то наверняка и некоторые
медицинские сыворотки могут вызвать схожие ощущения. Например, тот же дебрит…
Предположим, я – практикующий фельдшер, который зарабатывает
немалые деньги на оспопрививании. И вдруг пациентка (пациент) внезапно умирает
в моем кабинете во время приема. Что и говорить, сие равнозначно моей
собственной погибели. Кабинет можно закрывать, практику – продавать, ибо, хоть
ты и не виновен, все равно навеки останешься заклеймен: ведь ты стал невольной
причиною смерти человека! Так разве я не вылезу вон из кожи, чтобы замести
следы этой внезапной трагедии?!
Я вновь вернулась к объявлениям, делая новые и новые заметки
в своем блокноте: выписывала все попавшиеся мне адреса врачей – гинекологов
(Полякевич И.К., Большая Покровская, дом Колчина, квартира тринадцать),
дантистов (К.И. Геронимус, там же, квартира пять), офтальмологов (Пискун П.И.,
Малая Покровская улица, собственный дом)…
А что? Чем черт не шутит?! У врачей в кабинетах всякое может
случиться.
