О господи, как глупо метались они по полянке, подбирая
последние, самые незначительные остатки своего пиршества, и следов, разумеется,
при этом оставили столько, что даже самый заслуженный Мухтар, Мухтар-пенсионер,
давно утративший всякий нюх и не отличивший бы по запаху кошку от
собаки, – и тот, конечно, смог бы взять их след, а потом долго и
бестолково мотался бы по этому следу по Щелковскому хутору: от линии
электропередачи к роднику, оттуда к озеру, потом к деревне Кузнечиха, и снова к
озеру, и к ЛЭП, и к гаражам, и в обход к улице Медицинской… И след бы этот
оборвался на остановке трамвая номер пять, куда вышли наши бродяги уже без рук
и без ног, с полубезумным видом, на который, по счастью, уже просто некому было
обратить внимание, кроме полусонной кондукторши, а она такого в жизни
навидалась, что нам и не снилось!
И над ними постоянно, словно дамоклов меч, висела
необходимость позвонить в милицию и сообщить о своей страшной находке. Как ни
ненавидели наши друзья того, кто стал теперь трупом, как ни боялись за свою
судьбу, а все же невыносима была мысль о том, что он сидит там – совсем один, и
скоро, совсем скоро если не мухи, которые уже спят крепким зимним сном, то
черви, безглазые, бессонные могильные черви начнут…
Стоп. А вот этого не надо, ибо желудок уже и так стучится в
горло все настойчивей.
По закону столь любимого детективщицей Дмитриевой жанра
«отползали», рассредоточась: на трамвае номер пять уехали Леонид с Инной, а
Алена для конспирации потащилась аж на проспект Гагарина и там черт знает
сколько времени топталась на остановке, ожидая свою маршрутку. Наконец она
добралась до дому, содрала с себя одежду, пошвыряв ее где попало, и, даже не
приняв душ, плюхнулась в постель.
Но театр абсурда на этом не кончился, и жизнь преподнесла
нашей героине еще один, завершающий пинок!
Внезапно раздался звонок в дверь. Алена, которая уже
нежилась в объятиях Морфея, подскочила, как будто этот самый Морфей вдруг
перестал быть нежным и с оттяжкой ущипнул ее за бок. Звонки не унимались, более
того – Алене почудилось, что в замочной скважине ворочается ключ.
Открыть дверь было невозможно, потому что она была заложена
изнутри на тяжеленную, бронзовую, антикварную задвижку, да и сама дверь была
металлическая, двойная, сейфовая, уязвимая только для гранатомета, а может,
неуязвимая и для него, поэтому писательница без опаски подобралась к ней и
выкрикнула дрожащим голосом:
– Кто там?!
– Откройте! Милиция!
Все…
Алену шатнуло к стене, она сползла на пол и села, уткнувшись
в колени.
Значит, все их заячьи петли и лисьи хитрости по заметанию
следов оказались напрасны. Ее нашли. За ней пришли.
Как быстро!
Наверное, сыграл-таки свою роль тот звонок по номеру 02 из
заброшенного телефона-автомата. Думали, если не станут звонить по своим
мобильникам, то их не вычислят. Думали, если позвонят по телефонной карточке,
завалявшейся в кармане Леонида, их невозможно будет проследить.
Проследили!
Или они все же оставили что-то там, на поляне?
Интересно, Тюлениных уже забрали, или можно попытаться
успеть их предупредить? Успеть позвонить им, чтобы…
Чтобы что? Выходили с поднятыми руками? Спускались через
балкон по пожарной лестнице и ударялись в бега? Пускали пулю в лоб?
– Елена Дмитриевна! – гулко грянуло из-за двери. –
Вы что, не слышите? Откройте дверь!
Алена озадачилась.
Елена Дмитриевна? Ну да, по паспорту это она – Елена
Дмитриевна. Странно, что ее называют по имени-отчеству, а не весомо, грубо,
зримо – гражданка Ярушкина!
– Что вам нужно? – простонала она умирающим голосом.
– Елена Дмитриевна, вы почему не позвонили на пульт?
Что означает распространенное выражение «в зобу дыханье
сперло», Алена осознала именно сейчас.
Господи!.. Да ведь она забыла снять квартиру с сигнализации!
И теперь приехали мужики из отдела охраны!
Непослушными руками она поскорей отперла дверь, и только в
последнюю минуту мысль о том, что это может быть пошлая уловка хитромудрых
ментов, пришедших ее вульгарно арестовать, толкнулась в ее сознание, но было
уже поздно – дверь открылась, и пара кряжистых парней в бронежилетах поверх
формы ввалилась в узкий коридор Алениной квартиры.
– Паспорт давайте, – сурово молвил ??дин, вынимая из-под
бронежилета книжечку квитанций. Второй охранник подал ему обгрызенную с конца
шариковую ручку, также надежно хранимую под броней. – Штраф будем
выписывать.
Алена понурилась, но вовсе не для того, чтобы ее повинную
голову не сек меч ответственности за ложный вызов, а чтобы скрыть безмерное
облегчение, которое просто-таки аршинными буквами было написано на ее лице.
Достала из сумки паспорт, потом смиренно выслушала выговор, приняла квитанцию
на шестьдесят рублей штрафа…
– Извините, ради бога, – сказала она смиренно. – Я
больше не буду! Честное слово!
– Вы это уже говорили, – вмешался второй
охранник. – Я помню. Месяц назад. И пижама на вас была та же самая.
Только сейчас Алена спохватилась, что, выскочив из постели,
даже не набросила на себя халат. Впрочем, сейчас это никакой роли не играло,
так же как и месяц назад, когда она впервые продемонстрировала охранникам свою
пижамку.
Наконец мужики в бронежилетах ушли, и писательница на
подгибающихся ногах снова потащилась в койку. Путь ее лежал мимо тяжелого
серванта, на нижней полке которого стоял антикварный, пузатый, оплетенный
затейливой бронзовой сеткой графинчик. В этом графинчике Алена держала бренди –
любимый ею бренди «Дар Темрюка», который она покупала в магазине «Вина Кубани»
на Варварке. И сейчас она не смогла придумать ничего лучшего, как взять из
серванта этот графин, вытащить плотно притертую пробку и сделать прямо из
горлышка порядочный глоток.
Ох, как стало хорошо, чудно и спокойно! Перестал ныть зуб
под коронкой, донимавший Алену уже вторую неделю, притупилось острое сознание
собственного идиотизма, голова стала легкой-легкой, и все страшные картины
нынешнего вечера словно бы эмигрировали куда-то из ее сознания… Увы, оттуда,
где они надеялись обрести новое место жительства, их вскоре завернули
таможенники, и они вновь принялись колотиться в бедную, больную голову
задремавшей писательницы… и терзали ее до самого утра, вернее, до полудня, ибо,
когда она заставила наконец себя посмотреть на часы, стрелки уже сошлись на
двенадцати, и это была отнюдь не полночь.
И в то же мгновение, словно ожидая, когда мающаяся с
похмелья писательница разомкнет воспаленные вежды, раздался звонок.
– Алло? – слабо выдохнула Алена.
