– Алена, привет, это я, – послышался
грустный-прегрустный голос. Он что-то напоминал нашей писательнице, а потому
она не стала вежливо (и грубо тоже не стала) выпытывать, кто это звонит, а
просто решила положиться на судьбу и подождать ее подсказки.
– Привет, – отозвалась Алена, в очередной, примерно
двухсотый раз остро жалея, что так и не обзавелась радиотелефоном-трубкой, с
которой можно было бы сейчас пройти на кухню и напиться вволю воды прямо из-под
крана – ледяной и вкусной-превкусной. Она любила воду из-под крана больше всех
минералок на свете и обычно пила только ее, презирая все и всяческие очистки,
потому что была убеждена, что человеческий организм должен приспосабливаться к
той среде, в которой он обитает, а не абстрагироваться от нее. И, видимо, Алена
была совершенно права, потому что практически никогда и ничем не болела, разве
что простывала единожды в год, в конце зимы.
– Я просто еще раз хочу тебе большое спасибо сказать, что ты
так самоотверженно шлялась со мной до полуночи по этой дурацкой Мануфактурной,
а потом еще и телефон добывала, – проговорила неизвестная женщина, и Алена
впервые за это утро вздохнула с облегчением.
Да ведь никакая она не неизвестная. Это Света! Света Львова!
– Ну как, дозвонилась ты этим козлам? – спросила она,
радуясь, что в жизни есть кое-что, кроме похмельно трещащей головы и серой,
колышущейся мути в желудке.
– Дозвониться-то я дозвонилась, но козлы – они козлы и есть.
Облом! Они и правда уже не хотят мою квартиру, нашли другую, договор с теми
людьми подписали и даже аванс внесли, – уныло рассказала Света. – Они
так спокойно мне все это сообщили, как ни в чем не бывало. И меня же, главное,
обвинили, что я не хотела брать аванс! Надо было, говорят, брать, а то мы не
верили в серьезность ваших намерений! А я вообще никаких авансов терпеть не
могу, в долг не беру! – чуть не плакала Света.
– Да, переизбыток порядочности в наше время – это скорее
порок, – пробурчала Алена. – Ничего, Светик, не горюй. Все, что ни
делается… и далее по тексту. Значит, так угодно святым небесным силам. А ты как
вообще? Худеешь?
– Ой, не говори! – Голос Светы стал вовсе
неживым. – С утра кофе без сахара, булочку нельзя, один маленький йогурт.
И так до обеда страдать. А на обед тарелочка винегретика и яблоко. Или две
печеные картофелины. ИЛИ, а не И, заметь себе! Ужин тоже будет какой-то не
различимый глазом. Нет, я умру! Я не могу ни о чем думать, кроме как о еде! А
ведь я только сегодня села на диету! Кажется, мне эта кодировка не
помогла! – Она громко всхлипнула.
– И не поможет! – голосом кумской сивиллы изрекла
Алена. – Я же тебе говорила, как надо питаться! Берешь ломоть тыквы…
– Я ненавижу тыкву! – вскричала Света. – Да у меня
ее и нету, у меня только морковка, а ее я тоже ненавижу!
И она бросила трубку.
Алена только вздохнула. Света или сживется с перманентной
анорексией, которая преследует всех, кто хочет похудеть, или… или плюнет на все
это дело, на кодирование вместе с кодировщиком, и будет ужинать в десять вечера
блинами с мясом!
Она дошла до кухни и наконец-то напилась воды. В желудке
стало немного легче, но в голове по-прежнему ковали что-то железное. Алена
всыпала в турку четыре ложки «Жокея по-восточному» вместо обычных двух с
половиной, налила воды и поставила на конфорку.
В это время телефон зазвенел снова. На кухне тоже стоял
аппарат, и Алена схватила трубку, косясь на плиту – у нее вечно убегал кофе,
заливая горелку.
– Алло?
– «Новости» смотрела? – спросил жуткий, какой-то
преступный голос, и Алена чуть не выронила трубку.
– Какие… кто… – залепетала она, задыхаясь, и голос в трубке
стал сердитым и узнаваемым:
– Ты что, с ума сошла? Это я, Инна!
– Инночка… – выдохнула Алена со смешанным чувством
облегчения и усиливающегося ужаса. – Что случилось?!
– Ничего особенного, кроме того, что таким похмельем я в
жизни не маялась, – сообщила подруга. – И Ленька тоже. Нас просто
нет!
– Меня тоже нет, – сообщила Алена.
– И не только нас с тобой, – загадочно сообщила Инна.
– То есть?
– Да вот то и есть. Я включила «Новости» по «Волге», а там
кратенькое такое официальное сообщение: известная тебе фигура отбыла вчера в
Швейцарию на горный курорт. Со всем семейством.
Из джезвы с ужасающим шипением сбежал кофе, но Алена даже не
оглянулась.
– Как так?! Но его же…
– Тихо. Значит, не его.
– Но мы же видели!..
– Видели. Но в сумерках, да еще с пьяных глаз, нам невесть
что могло померещиться.
Несколько секунд Алена переваривала эту новость. Остатки
кофе убегали на плиту.
– Жаль, – выговорила она наконец.
– За что я тебя люблю, так это за милосердное сердце, –
хохотнула Инна. – Впрочем, мне тоже жаль. Когда Ленька проспится, он
присоединится к нашим сожалениям. Слушай, я пойду еще полежу, а то голова к
земле клонится. Вечерком созвонимся, ладно?
Простившись с подругой, Алена выключила наконец газ и вымыла
залитую кофейной гущей плиту, посидела в ванне, поливая голову самым горячим
душем, который только могла выдержать. Стало гораздо легче – настолько, что она
смогла даже заварить новый кофе, удержать его на грани закипания, а потом
выпить с некоторым подобием удовольствия.
После этого она, изо всех сил стараясь ни о чем не думать,
прошлась по квартире с метелочкой для пыли и щеткой для пола – и включила
телевизор.
В это время начинался очередной выпуск местных новостей – на
сей раз по каналу «НН ТВ». Да, в самом деле, констатируется отбытие известного
лица в Швейцарию. Устало оно, лицо, и решило отдохнуть…
Алена пощелкала пультом, но на других каналах не нашла
никакого упоминания знаменитой фамилии. Правда, по «Диалогу» проскочила
информация о попытке задержания нынче утром человека по фамилии Бурланов,
некогда пользовавшегося особым покровительством Чужанина и Чупа-чупса в период
их бесконтрольного контроля над страной. Попытка бесславно провалилась: отчего-то
Бурланов оказал сопротивление властям и погиб в вооруженной перестрелке. Само
по себе – жуть, но это было типичное не то…
Разочарованно вздохнув, Алена включила компьютер.
Смотрела в мельканье надписей на нагревающемся мониторе – и
изо всех сил старалась ни о чем не думать, кроме нового детектива, где, ясное
дело, еще и конь не валялся… но снова и снова в памяти возникала эта склоненная
голова с проплешинкой.
Мертвая голова человека, которого убили – и засыпали палой
листвой…
