– Итак, господа, вы видите, что это – аптекарская баночка. В
ней содержится помада для волос, улучшающая их рост. Такой помадой торгует
Луиза Вильбушевич, представляющая в нашем городе парфюмерную продукцию некоей
Анны Чилляг. У меня возникли некие подозрения относительно качества этой
продукции, из-за чего я и отправилась к мадемуазель Вильбушевич под видом
покупательницы. Мне удалось получить образец товара, да вот беда…
Я запнулась, бросила короткий взгляд на Смольникова.
Он с преувеличенным вниманием разглядывал запонку своей
рубашки. Запонка была темно-зеленая, малахитовая, отделанная узкой полоской
золота. Ой, ну прямо словно и не видел ее никогда! А, испугался! Понял, что
сейчас я нанесу удар, отмщу за все! Я вдруг вспомнила, как рука с этой запонкой
безжалостно лапала мое тело, – и едва не задохнулась от ярости. Да, самое
время отомстить тебе, негодяй!
– Мне удалось получить образец товара, да вот беда… я его
нечаянно обронила.
Почему я так сказала?! Почему пощадила Смольникова?
Да нет, глупости! Не его я пощадила, а себя! Свою
стыдливость!
– Взгляните, господа, – предложила я, ставя банку на
стол прокурора и стараясь больше не глядеть в сторону насильника, который, между
прочим, даже не шелохнулся, даже ухом не повел при виде моего великодушия. Как
будто именно этого он и ждал! Неблагодарный, бесчувственный человек!
– Посмотрите сюда. Даже на первый взгляд можно сделать
некоторые выводы касательно сходства двух почерков: того, каким надписана
этикетка, и почерка «писательницы писем». В записке даже Д русская написана,
как латинская D, строчная и более напоминает латинскую «u», ну и эта манера
пропускать точки над i как в латинских, так и в русских словах сiе и отсутствiе…
[13]
Видимо, письмоводитель Сергиенко был очень сильно увлечен этой Дарьюшкой. Он не
заметил фальшивки и проглотил приманку. Теперь главный вопрос: по какой причине
его пришлось заманивать в ловушку? За что его настигла жестокая кара?
– У вас есть мнение на сей счет? – поинтересовался
Птицын.
– Не мнение, а лишь предположение. Господа, помнит ли
кто-нибудь, как и откуда появился в нашем городе Сергиенко? Известно ли
что-нибудь о его прошлом?
– Рублев! – скомандовал Хоботов, и всезнающий агент
вновь привскочил со своего места и отрапортовал, словно живой, озвученный
справочник:
– Авессалом Сергиенко (после крещения Кирилл Алексеевич)
прибыл почти три года назад из Минска. Там служил в прокуратуре
письмоводителем, зарекомендовал себя наилучшим образом.
– Это правда, – враз кивнули и Птицын, и
Смольников. – Рекомендации у него были самые лестные, к тому же, –
это уже добавил Птицын, – Сергиенко лично расхвалил мне его прежний
начальник – мой шурин, минский прокурор господин Свержбловский.
«Господи милостивый, – подумала я, с трудом удержав
совершенно неуместный и даже оскорбительный смешок, – как это забавно
получилось, что прокурор женат на сестре прокурора! Между членами царствующей
фамилии существуют браки династические, а это – юстиционный брак! Ежели так
порассудить, то, приди мне в голову фантазия выйти замуж, я должна была бы избрать
себе в пару судебного следователя! Господина Петровского, к примеру!»
Нет уж, спасибо. Не нужен мне ни Петровский, ни любой другой
муж, будь он хотя бы сам товарищ прокурора.
О, уж этот-то – менее всего!
– Итак, Сергиенко и Вильбушевич – они оба из Минска. Думаю,
не ошибусь, если скажу, что вражда между ними началась еще там. Случайно ли то,
что Сергиенко выбрал для места своего жительства тот же город, что и доктор
Вильбушевич, или приехал именно вслед за ним с какой-то целью, – это нам
предстоит узнать. Тут еще есть вот какое обстоятельство, господа… Как мне
удалось узнать из разговора с Луизой Вильбушевич, уже известная нам Дарьюшка
прежде служила кухаркой у преподавателя гимназии Лешковского.
– Простите, госпожа следователь, – возбужденно воскликнул
агент Рублев, – не о том ли Лешковском вы говорите, у коего сестрица на
днях была найдена мертвою, в сундуке на отмели!
– О том самом, – кивнула я, силясь скрыть восторг,
который во мне вызвало это обращение – «госпожа следователь». Кроме того,
надлежало управиться с губами, которые вдруг сами собой начали растягиваться в
усмешку. Причиной ее послужило неуместное воспоминание о том, как товарищ
прокурора Смольников проводил некий следственный эксперимент с участием
городового… – О том самом Лешковском, а что?
– А то, что и они-с да и сестрица их перебрались в наш город
из Минска! И тоже неполных три года назад, почти как Вильбушевичи! –
возбужденно вскричал всезнающий Рублев. – Мой младший братец учится в
гимназии, где Лешковский преподает, слышал, как учителя между собой говорили о
нем.
– Да вы просто ходячая энциклопедия, господин Рублев, –
с восторгом пробормотала я. – Однако что за странные совпадения…
Вильбушевичи, Лешковский с сестрой и Сергиенко прибыли из Минска. И вот спустя
несколько лет в один и тот же день Наталья Самойлова и Сергиенко погибли при
самых странных обстоятельствах. Нет ли в этих совпадениях какой-то связи? Ведь
кухарка Дарьюшка прежде, как я узнала от Луизы Вильбушевич, служила Наталье
Самойловой. Возможно, она тоже родом из Минска?
– Я предлагаю, господа, немедленно телеграфировать в
Минск, – произнес городской прокурор, – с тем, чтобы нам выслали
копии досье на Лешковского и Самойлову, а также Вильбушевичей. Характеристики
Сергиенко нами получены уже давно. Быть может, здесь налицо месть бывшему
работнику прокуратуры? Хотя должность письмоводителя не предполагает участия в
каких-то расследованиях, в процессе обвинения… За что можно мстить человеку,
который знай скрипит себе перышком с утра до вечера?
– А я предлагаю незамедлительно послать наряд с обыском на
квартиру доктора Вильбушевича, – проговорил Хоботов. – Пусть все
вверх дном перевернут, а доказательства убийства отыщут. Все-таки человека на
части разрубить – это вам не куренку шею свернуть, хоть какие-то кровавые следы
да останутся!
– Осмелюсь возразить, ваше превосходительство! –
сказала я, мельком подивившись тому, что голос мой как-то странно резонирует.
Впрочем, через мгновение стало ясно: с голосом все в порядке, просто мы со
Смольниковым заговорили разом. Потом мы с ним, на потеху окружающих, какое-то
время пререкались: «Вы первая! Нет, вы первый! Нет, только после вас!», ну и
наконец его «врожденная галантность» взяла верх.
