– Ну, у этой-то вряд ли он есть, самое большее, чем она
может наградить, это гепатитом, хотя удовольствие тоже никакое, – пояснил
Денисов, морща нос. – А СПИД – он ведь передается только через кровь или
сперму. А ведь я ее не трахал, только за голову держал. Это вы, барышни, сидели
на ней в неприличной позе, словно сущие извращенки!
– Как будто ты не знаешь, что у эпилептиков слюна с кровью
перемешана, – буркнула Люба, проворно бинтуя палец.
– Почему? – спросила любопытная писательница, подбирая
блокнот и начиная «фиксировать впечатления».
– Потому что они во время припадка непременно язык себе
прикусывают, а иным, кстати, удавалось вообще его откусить, – пояснил
Денисов, но тут же дал задний ход, увидев, что у Алены испуганно расширились
глаза. – Ну, ну, зачем так пугаться? Это редкость… однако эпилептика по
языку очень просто узнать. Они ведь скрывают свою хворобу, потому что, если
проведают где-то, что человек – эпилептик, это крест на карьере. Ну, наплести о
себе можно что угодно, глаза отвести, но, если бы кадровики или директора знали
такие тонкости, они первым делом просили бы нового работника язык показать. У
эпилептиков всегда по краю идут застарелые беловатые рубцы. Успела
записать? – спросил он с усмешкой, и Алена, оторвавшись от блокнота,
бросила взгляд на раненого героя.
Что-то Денисов особенно красив сегодня. Можно представить
кучу дамочек, выдумывающих себе самые невероятные хворости, которые обостряются
в те дни, когда по «Скорой» дежурит доктор Денисов… Даже сегодня, отягощенная
невеселыми мыслями о судьбе Нонны Лопухиной, чуть живая после бессонной ночи,
проведенной за чтением дневника Елизаветы Ковалевской, Алена не могла спокойно
смотреть на это загорелое, тонкое лицо, на волну отброшенных со лба волос,
заглядывать в эти необыкновенно глубокие, матово-черные глаза, а когда видела
вздрагивающие в улыбке твердые губы, у нее начинало щемить сердце. Она уже
давно, с тех пор, как окончательно рассталась с мужем, не была обременена таким
предрассудком, как верность, и ни единое воспоминание о преданности и нежности
«бесподобного психолога» не тревожило сейчас ее сердце. Если бы Денисов дал
хоть какой-то знак… но в его улыбке не было ничего, кроме дружеского
безразличия. Наверное, знает, черт, какое впечатление производит на женщин!
Может быть, даже натерпелся от их избыточного внимания – ведь глаза у Денисова
и впрямь блудливые, а женщины не просто легковерны – они видят по большей части
то, что хотят видеть, и беспрестанно принимают желаемое за действительное…
Алена и сама такая. Ей все время чудится, что Денисов что-то хочет сказать – но
почему-то сдерживается.
Почему? Зачем?!
Доктор Денисов, наверное, чем-то похож на Георгия
Смольникова, о котором прошлой ночью его правнучка нечаянно выяснила так много
нового и интересного… и далеко не всегда лестного. А уж про свою прабабушку
столько всего узнала, что пока не представляет, как со всем этим справится.
Ладно, об этом она еще подумает. Потом. Будет время. А
сейчас надо как-то вырваться из плена этих поразительных глаз!
– Илья, а у вас есть постоянные пациентки? – спросила
она, когда садились в машину, причем доктор поместился в салоне с девушками, и
это вызвало хмурую гримасу шофера. – Ну, которые вас беспрестанно на
помощь призывают? А, Илья Иванович?
Точеные губы Денисова обиженно дрогнули. Ну да, он же
терпеть не может, когда его называют по имени-отчеству!
И зря. Он настолько хорош, что даже это имя ему идет!
– А как же, – повел он своими поистине соболиными
бровями (левую у виска рассекал чуть заметный белый шрамик, и это просто-таки
сводило с ума Алену желанием и невозможностью коснуться его губами). –
Одна, самая любимая, – Валентина Петровна. Она на улице Нахимова живет, по
два-три раза в сутки меня вызывает.
– Два-три раза? – насторожилась Алена. – Вот это
любовь!
Люба громко прыснула.
– Любовь, это точно, – не скрывая гордости, согласился
Денисов. – Тем более что она вполне здорова, особенно если учесть ее
возраст.
– А какой у нее возраст? – ревниво прищурилась Алена.
– Да не слишком большой, – весело ответил
Денисов. – Каких-то восемьдесят лет.
– Да она не по Денисову страдает, а по уколам! –
захохотала Люба. – Ей лишь бы уколоться, мания у нее такая! Наши
диспетчеры ее уже по голосу знают, отказывают ей, так она теперь на платную
«Скорую» переключилась. Обострение мании – седьмого числа каждого месяца, когда
пенсию выдают. Вызов платной «Скорой» стоит девятьсот рублей, Валентина
Петровна дождется пенсии и шикует: с утра бесплатную бригаду вызовет, уколется,
а потом платную. Ее пенсионных двух тысяч как раз на два платных вызова
хватает.
– И что ей колют? – не без испуга спросила Алена.
– Да что попало. Кто магнезию, а кто пустую иголку, лишь бы
бабка кайф словила. Ей и хорошо. Между прочим, очень любопытная бабулька,
бывшая лыжница, у нее в квартире на стенках грамоты, в серванте медали в
коробочках выложены.
– А еще меня мужчины любят, – с невинным видом сказал
Денисов. – Особенно один дяденька с улицы Молодежной обожает. Ему сто
четыре годика, а мается только запорами. Лечить себя доверяет лишь врачам
«Скорой». Рассказывает интересно – с ума сойти! Очень хорошо помнит прошлое:
Гражданскую войну, 30-е годы…
Алена моментально произвела в уме простейшие арифметические
действия. Сейчас, в 2003 году, старику 104… значит, он родился в 1899 году. В
1904-м, когда Елизавета Ковалевская писала свой трагический дневник, ему было
только пять лет. Да, он вряд ли был знаком с Елизаветой и Смольниковым! Ну что
ж, придется удовольствоваться теми сведениями о своих пращурах, которые Алена
почерпнула из дневника, тем паче что там столько неожиданностей, что дай бог
хотя бы с ними справиться.
Раздался сигнал.
– Вызов у нас, – неприветливо сказал Виктор Михайлович
и, не оборачиваясь, протянул в салон микрофон.
Алена не сомневалась, что неприветлив водитель исключительно
из-за нее. После того, как Суриков спас детективщицу от падения под колеса, он
снова преисполнился к ней суровостью.
Вызывали на прокапывание по поводу алкогольной интоксикации.
Обычно это делает линейная бригада, но сейчас обе они были на вызовах, а
реанимация свободна.
При слове «прокапывание» Алена мгновенно вспомнила вчерашнюю
квартирку на Черном пруде – и притихла. Ночью ей звонила смертельно уставшая
Света, которую непомерно долго продержали в милиции. Конечно, никто не подумал
обвинять ее в убийстве, но очень уж заинтересовала дежурного личность самой
Нонны Лопухиной. Оказывается, он знал когда-то ее мужа.
