Георгий пожимает плечами:
– Они были в прокуратуре, когда я привез туда арестованных.
И потом, не равняй начальника сыскной полиции и старшего следователя – и себя.
Так ты будешь меня слушать или нет?
– Да я и слушаю.
– Итак, Наталья прочла это письмо и сразу поняла, что не все
так просто со смертью ее мужа. Она заподозрила, что Николай стал жертвой
шантажа и покончил с собой, испугавшись угроз. Наверное, у шантажиста и в самом
деле были какие-то веские доказательства того, что именно Николай расквитался
со своим отцом за смерть Стефании, послал к нему наемного убийцу… Конечно, это
письмо было не первым. Вымогатель наверняка уже брал с Самойлова деньги раньше,
и в конце концов тот понял, что это будет длиться бесконечно. Да и сумма была
запрошена непомерная… И Самойлов предпочел разом все оборвать. Наталья,
конечно, не знала, кто этот человек. Эта мысль, что она не может отомстить за
смерть мужа, стала ее навязчивой идеей. В конце концов Лешковский, который
испугался за ее душевное здоровье, решил увезти сестру из Минска. И увез – в
Нижний Новгород.
В то же время в Минске жил и доктор Виллим Янович
Вильбушевич. Как-то раз к нему пришла на прием молоденькая и хорошенькая
женщина, которая жаловалась на жестокую бессонницу. Вильбушевич прописал ей
снотворное, а когда снадобье не помогло, выписал и другое. Не помогло и это;
вдобавок она стала жаловаться на головные боли и попросила опия. Вильбушевич
выписал ей настойку опия, и больше пациентка не появлялась. Он и забыл про нее,
убежденный, что лекарство помогло. А вскоре Вильбушевич получил письмо за
подписью, как ты можешь догадаться, Ч.О. Милвертона. В послании было написано,
что недавно отдал богу душу некий промышленник по имени Антон Антонович
Харламов. Его наследницей осталась молодая вдова. При жизни мужа она была очень
заботливой женой. Однажды, заботясь о его здоровье и убежденная, что лучшее
лекарство от бед – это крепкий сон, она усыпила его с помощью настойки опия,
которую ей дал любовник – доктор Вильбушевич. Автор послания требовал денег и
обещал в противном случае сделать эту историю достоянием гласности.
Вильбушевич, который свою пациентку не только пальцем не
тронул, но и мыслей-то никаких греховных о ней не имел, страшно возмутился и
платить отказался, а вместо этого отправился к вдовушке, чтобы ее пристыдить:
зачем-де распространяет о нем непристойные слухи? Он встретил лишь призрак
прежней красавицы. Она поклялась, что и не думала его оговаривать. Оказывается,
шантажист донимал и ее, а рыльце у вдовы было и впрямь в пушку. Поэтому она
платила, сколько с нее требовали, каждую минуту трясясь от страха разоблачения…
Тем временем Вильбушевичу пришло новое письмо, где шантажист уверял, что
получил показания его помощницы-фельдшерицы, которая готова подтвердить: он
давал опий женщине, своей любовнице. Эту фельдшерицу Вильбушевич недавно выгнал
и понял, что она всего лишь хочет отомстить ему, но… он вовсе не был
смельчаком. Настойку опия он давал пациентке? Давал! Промышленник умер? Умер…
Кроме того, у Вильбушевича уже были на совести некоторые мелкие грешки, за
которые его вполне могли лишить права практиковать. Он пораскинул мозгами и
понял, что доказать свою невиновность не сможет, придется выкладывать деньги.
Однако он вовсе не был богат. Заплатил шантажисту за молчание раз, другой, а
потом понял, что этот негодяй вскоре приведет его к разорению. Вильбушевич
посоветовался с дочерью – и та предложила уехать в Нижний Новгород, куда совсем
недавно перебрался ее бывший любовник Евгений Лешковский. Луиза была в него
влюблена по уши, только и мечтала выйти за него замуж, однако вот беда: Наталья
Самойлова на дух Луизу не выносила, а Лешковский опасался раздражать богатую
сестрицу, которая теперь щедро снабжала его деньгами для покупки старинных книг
и слушалась каждого его слова. Поэтому он покинул Луизу, однако все же был
искренне рад, когда она перебралась в Нижний Новгород и их тайные встречи
возобновились.
Некоторое время Самойлова, Лешковский и Вильбушевичи прожили
спокойно. А потом вдруг на прием к доктору явился некий невзрачный, тщедушный
человек – и напомнил о той старинной истории. Теперь Милвертон сбросил маску…
ты, наверное, уже догадалась, кем он был?
– Конечно, догадалась, – говорю я не без некоторого
самодовольства. – Сразу, как только прочла письмо! Эту фамилию мог взять
только человек, который без ума от рассказов Конан Дойла. Вроде тебя – или
Сергиенко.
– Нет уж, вообразить меня в качестве шантажиста
невозможно! – смеется Георгий. – Да и в Минске я отродясь не бывал.
Итак, Сергиенко назвался Вильбушевичу, рассказал об источниках своей осведомленности:
он работал письмоводителем в минской сыскной полиции, а потом и в прокуратуре,
имел доступ к сведениям обо всех совершавшихся в городе преступлениях – а еще
обладал невероятным нюхом на дела сомнительного свойства, на слабости
человеческие, которыми можно поживиться. Он мог бы нажить огромное состояние
шантажом, однако Сергиенко был еще страстный игрок и просаживал за картами все,
что умудрялся, так сказать, «заработать». То есть Вильбушевич понял: он
остается «источником дохода» для негодяя. Вдобавок Сергиенко потребовал, чтобы
Луиза Вильбушевич стала его любовницей. Этот человек и впрямь имел невероятное
чутье на все темные дела и делишки. Каким образом он проведал, что Луиза
несколько раз делала тайные аборты, – неведомо, однако проведал… Луиза знала,
что, откройся это, ей прямая дорога в тюрьму, – и вынуждена была
согласиться на гнусные требования Сергиенко.
Между тем Лешковский заподозрил свою подругу в измене, и
Луиза принуждена была рассказать ему, что жертвует собой ради отца. Лешковский
мгновенно понял, что в Нижний перебрался тот самый человек, который некогда
довел до самоубийства его зятя, и рассказал об этом сестре.
– Зачем? – удивляюсь я.
