– Да уж! – с воодушевлением восклицает Георгий. –
Ты тогда слишком смутилась, ты и представить не можешь выражения этих лиц! Я
был истинно ошеломлен… Однако, Лиза, ты что-то приписываешь мне хитрость, перед
которой меркнет даже макиавеллизм! За что? На каком основании?
– На основании все той же логики – причем отнюдь не женской,
а просто – логики. Я сейчас задам вам вопрос – постарайтесь ответить правду.
– Да я с самого начала говорил вам только правду, – с
обиженным, мальчишеским выражением бормочет Георгий.
Ага, теперь и он перешел на «вы». Ну, так тому и быть…
– Что все-таки было в телеграмме, которую доставили из
Минска вчера днем?
– Вечером, – быстро поправляет меня Георгий – и
осекается…
– Вот вы и попались. Так, значит, вы всех обвели вокруг
пальца? Конечно, я и то удивилась: не могла телеграмма из Минска прийти так
быстро! Странно, что никто из наших преступников не заметил этой несуразицы.
Получается, бедняга Вильбушевич был прав, когда уверял: вы знаете имена, но не
знаете, что за ними стоит. Вам назвал их Красильщиков, который, видимо,
подслушал их случайно? Но вы и правда игрок! Очень ловко блефовали – выбросили
двойки, а все уверились, что это козырные тузы!
– Мне нужно было выиграть время! – азартно вскакивает
Георгий. – Заставить их встревожиться, потерять голову, вынудить их
спорить, совещаться, обвинять друг друга в необдуманных действиях, невольно
пробалтываться! Красильщиков в это время мотал на ус каждое слово, собирал
улики, подводил их к признанию. Пока мы с тобой сидели в чулане, он, по сути,
получил от каждого признание вины, и потом, на допросах, его показания стали
решающими. Будут решающими и на суде. Если бы вы знали, как я завидовал ему,
как мечтал быть на его месте!
Я смотрю на него, а он – на меня… И какой-то странный звон
слышится мне. Может быть, это разбивается мое сердце?
Его черные глаза делаются растерянными, несчастными, он
отводит взгляд.
– Вы меня неправильно поняли, Лиза… Я не то хотел сказать!
Боже мой… Думаю, я все поняла правильно. Или нет?
– Скажите, а то, что произошло между нами… случилось по
наитию или все-таки было частью вашего плана?
Зачем я задаю этот жалкий вопрос? Что мне еще не ясно?!
Зачем я унижаюсь перед этим человеком?
– Елизавета Васильевна! – выкрикивает Смольников, и
огненные глаза его бешено сверкают. – Кто дал вам право усомниться…
подозревать… вы считаете, я подлец?
– Я считаю? Нет, это вы считаете. Вы все время считаете!
Вернее, просчитываете – на три хода вперед, словно шахматист. Вам мало было
того, что вся честь в изобличении преступников, в их поимке и так принадлежала
бы вам. Ведь операция была спланирована заранее, полиция следила за каждым
нашим шагом и ждала только сигнала. Нет, этого вам показалось недостаточно! Вы
были неприятно поражены тем успехом, который имели мои доводы на последнем
совещании у прокурора, вас уязвило высказанное мне восхищение, вы не могли
перенести, что женщина – презираемая вами женщина! – отнимает у вас лавры.
Вот вы и решили любой ценой вывести меня из игры. И сделали это блестяще!
Сочетая приятное с полезным. Ни одной минуты не сомневаюсь, что провести
допросы немедленно после ареста Лешковского и Вильбушевича было решено заранее,
что весь наш синклит ожидал вас… вернее, нас. Но вы не могли, не хотели этого
допустить… И вы снова пошли ва-банк! Вы избрали единственный способ, который
мог мне помешать присутствовать на допросах, высказывать свое мнение, лишить
вас хоть мало-малейшей толики внимания, оторвать хотя бы один листок от того
лаврового венка, которым вы мечтали себя увенчать… товарищ прокурора, Казанова,
покоритель старых дев! Вы просчитали даже то, что отныне я никогда не смогу с
вами спорить, что я вынуждена буду уйти со службы, потому что не в силах больше
встречаться с вами и думать, как меня предал человек, которого я… которого я
любила!
Я даже толком не понимаю, произнесла я это последнее слово,
или оно утонуло в слезах. Я рыдаю так, что, кажется, вот-вот задохнусь, умру от
разрыва сердца, – совершенно так, как умерла Наталья Самойлова, когда
поняла, что желание, исполнению которого она подчинила всю свою жизнь,
невыполнимо… Мое желание невыполнимо тоже! Я рыдаю так, что даже не слышу, как
рядом со мной оказывается Павла. Она не утешает меня, ничего не говорит, она
просто сидит рядом и плачет, плачет так же горько, безудержно, как я. А когда у
нас обеих иссякают слезы и мы можем оглядеться, мы видим, что комната пуста,
что в ней нет никого, кроме нас, двух обманутых женщин.
Я не знаю, когда ушел Георгий. Я знаю только, что он ушел
навсегда.
Нижний Новгород. Наши дни
Они вошли медленно, словно нехотя, и стали по обе стороны
двери, отводя глаза. Алена тоже не смотрела ни на одного, ни на другого –
зачем? Однако Света вскрикнула от изумления, и Богачев покосился на нее.
– Я не узнал вас сразу, – пробормотал он вдруг. –
Вы подстриглись, покрасили волосы… А поскольку среди моих пациенток только
толстушки, я не запомнил вашу фигуру.
Света, которая всегда, даже в такую опасную минуту,
болезненно воспринимала намеки на свою полноту, покраснела, а у Алены
перехватило горло от страха.
Света была в числе тех, кто кодировался у доктора Богачева!
А, насколько успела понять Алена, это столь же опасно, как подвергнуться
операции по внедрению в человеческий организм взрывного устройства с часовым
механизмом! И неужели через два месяца?..
Нет, тут все далеко не так просто, как показалось Алене
сначала. К Богачеву ломится на прием множество народу, однако количество
самоубийств не столь уж значительно по сравнению с количеством тех, кто прошел
кодирование и живет себе поживает. Тут дело в другом, в другом… Но в чем?!
От ответа на этот вопрос, может быть, зависит жизнь Светы.
Оказывается, Алена ошибочно считала, будто ей все ясно, – на самом деле
главное скрыто.
Удастся ли догадаться?
Ей всегда было легче думать, проговаривая свои рассуждения
вслух. Даже приступая к очередному детективу, она придумывала сюжет, бормоча и
записывая свое бормотание. Как если бы звуки пробуждали и заставляли отзываться
некую субстанцию, которая заранее знает все и может ответить на все вопросы…
А вдруг она откликнется и сейчас? Только не следует
забывать, что лучший способ обороны – это наступление.
– Одного я не пойму, – сказала Алена, презрительно
глядя на шофера, – почему вы, Виктор Михайлович, в эту компанию
замешались? Ну ладно, Илья Денисов, видимо, связан с Богачевым родственными
узами, да? Его жена… молоденькая, красивенькая, сама врач, из докторской семьи,
и брат ее доктор знаменитый…
