– Береженого бог бережет? – хмыкнул Богачев, послушно
шагая к стене и становясь в угол, словно наказанный мальчик. – Ну,
извольте!
Мгновение он стоял набычась, потом уперся ладонями в стену –
наверное, для устойчивости, и негромко заговорил:
– Сначала я прошу пациента сесть и начинаю самую обычную
подготовку по расслаблению организма. Я говорю примерно следующее: «Сядьте
поудобнее. Закройте глаза. Сделайте глубокий вдох и глубокий выдох.
Все ваше тело наполняется теплом, тяжелеет, вы ощущаете свое
дыхание. Вы совершенно спокойны. Вы готовы к исполнению своего желания.
А сейчас вы постараетесь определить для себя то желание, за
исполнением которого вы сюда пришли. Желание, которое живет в вашей душе, не
давая вам покоя, подавляя все мысли и чувства, мешая вам быть счастливым.
А теперь представьте, что будет с вами, с вашими близкими,
если оно исполнится. Сможете ли вы пережить это? Не начнете ли раскаиваться?
Ведь обратной дороги не будет. Но пока вы еще можете отказаться от исполнения
вашего желания…
Вы готовы продолжать? Вы уверены? Вы убеждены, что готовы
идти дальше – к непременному исполнению заветной мечты? Вы по-прежнему
собираетесь добиваться этого любой ценой?
Ну что ж… Если так, мы начинаем работать с образом, который
поможет вам. Который станет залогом исполнения вашего желания!
Этот образ – часы…»
«Вот оно!» – чуть не вскрикнула Алена, но все же промолчала.
Богачев на миг запнулся, словно ждал от нее какой-то
реакции, но не дождался – и продолжил:
– Дальше я говорю примерно следующее:
«Представьте себе часы – часы, которые вам нравятся, которые
связаны с каким-то знаменательным событием в вашей жизни.
Пока эти часы стоят. Стрелки не двигаются. Но сейчас вы вообразите,
что часы пошли – и с этого момента и ваша жизнь, и время, и ваше желание слиты.
Все, что было в вашей жизни раньше, все, что произойдет
впредь, с этого мгновения направлено только на исполнение вашего желания.
Стрелки часов отсчитывают не абстрактное время – они отсчитывают секунды,
минуты, часы, дни вашей жизни. Каждый удар маятника – это удар вашего сердца.
Определите для себя день, час, минуту, когда стрелки
остановятся. Это случится через два месяца. Если к тому времени вы не сумеете
добиться исполнения своей заветной мечты, ваша жизнь потеряет смысл и цель.
Ваша жизнь прекратится. Вы умрете!
А теперь представьте, что вы погружены в теплую воду. Она
остывает – и вы постепенно приходите в себя…»
Богачев перевел дыхание, отвернулся от стены и сказал:
– Ну, потом я обычными методами вывожу человека из транса.
Разумеется, это только схема. На самом деле человек полностью подчинен мне. Я
безраздельно властвую над его психикой, над его мыслями и желаниями, но клянусь
– я не скрыл сейчас ничего основного. Я не программирую человека на
самоуничтожение! Впрочем, я уже говорил, что срабатывает естественный инстинкт
самосохранения, человек подспудно понимает, что овчинка выделки не стоит…
– Смотря какая овчинка, – пробормотала Алена.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Богачев.
– Сейчас объясню. Только сначала задам вопрос Виктору
Михайловичу. Приведите его, Илья, – приказала она Денисову холодно, и тот
не посмел ослушаться. Вышел и через минуту вернулся с Суриковым.
– Виктор Михайлович, с чем был связан для вашего племянника
август 1998 года? – быстро спросила Алена.
Суриков посмотрел на нее, как затравленный зверь, буркнул
было:
– С чего я должен?.. – Но Денисов только глянул – и
Суриков ответил, отводя глаза в сторону: – Он университет заканчивал, должен
был ехать в Голландию стажироваться по международному праву. Вот послезавтра
идти билет покупать, а сегодня дефолт. Сразу-то не расчухали, что, собственно,
произошло… А со сберкнижек деньги выдавать перестали. И билет он вовремя
выкупить не смог: как-то вышло, что не у кого было перехватить, все тогда
зажались, никто никому в долг не давал. Никто не знал, что дальше будет,
завтра-послезавтра. Ну и пролетела его Голландия, а уж как он о ней мечтал! Он
с горя напился, нахулиганил с какими-то отморозками, попал в милицию, его
осудили – денег на хорошего адвоката не нашлось, отмотал срок… Так вот оно и
получилось. Вернулся – вся жизнь переломана. Слабый парень, конечно, он был –
очень хороший, но слабый. Не удержался, начал колоться. Лечили его, лечили,
потом закодировался, но…
– Понятно, – кивнула Алена.
– Чего тебе понятно? – с ненавистью смотрел на нее
Суриков.
– Подите вы все! – процедила сквозь зубы Алена. –
Да неужели никто до сих пор не заметил чудовищной закономерности? Я убеждена –
если выяснить подноготную всех тех, кто проходил кодирование у доктора
Богачева, выяснится: по каждому ударил в августе 1998 года дефолт, причем это
было связано не просто с потерей денег, а c какой-то семейной трагедией. И с
тех пор самым заветным желанием этих людей было не бросить пить, перестать
курить или внезапно похудеть. Самым заветным желанием, воистину смыслом жизни
подспудно оставалась месть Сухаренко, который в глазах потерпевших был истинным
и единственным виновником их несчастий. Они ведь не понимают, что это была
тщательно спланированная акция правительства по изыманию сбережений у
собственных граждан для уплаты долгов государства. Причем долгов, которые
наделали именно что сподвижники Чупа-чупса, положив на свои счета баснословные
суммы. Пятьдесят миллиардов дочки Первого Папы, все прочее… Сам Чупа-чупс тоже
в накладе не остался, это понятно! Народ, повторю, не видел кукловодов – он
видел Петрушку. И ненавидел этого Петрушку, и желал его смерти так, что
подчинял этому свое последнее, самое страстное желание, готов был добиваться
исполнения его до последнего биения сердца… увы, не отдавая себе в этом отчета.
Вы кодировали людей на отказ от курения, вина, избыточной еды. А их душа
кодировалась на мечту о смерти виновника их несчастий. Это была мина тайная,
подспудная, к реальным действиям против Сухаренко не побуждающая – не то он уже
давно был бы мертв.
– Секундочку! – вскричал Денисов с таким торжествующим
видом, что Алена подавила невольный смешок. Он был совершенно как мальчишка
сейчас – взъерошенный мальчишка! Ужасно захотелось подойти, пригладить этот его
распушившийся «хвостик», но это было совершенно невозможно, и вообще, все,
абсолютно все было невозможно между ними, а потому Алена убрала руки за спину и
придала лицу самое холодное выражение:
– Что вы хотели сказать, Илья Иванович?
– Ладно, все умирали или кончали с собой из ненависти к
Чупа-чупсу. А он-то сам отчего умер?! От раскаяния, что устроил стране дефолт?
