– Я попрошу у него, чтобы он позволил нам еще раз поговорить с подозреваемой.
Мы обменялись усталыми взглядами. У меня болел затылок и немного звенело в ушах.
– Эта женщина отлично владеет собой, но вместе с тем она распространяет вокруг сильнейшее напряжение. После беседы с ней у меня болит абсолютно все.
– А не сходить ли нам в “Золотой кувшин”, инспектор? Мне тоже необходимо чего-нибудь выпить, – тотчас расшифровал Гарсон мои скрытые желания.
На сей раз мы сели не у стойки, а за столик, что случалось довольно редко, если только речь не шла об обеденном времени. Я заказала холодное пиво и накинулась на него, словно оно способно было превратить меня в другого человека – веселого, со свежей головой. Но не помогло даже пиво. Сама не знаю почему, я испытывала страшный упадок сил, как будто только что мне довелось побыть главной героиней трагедии. Гарсон угадал мое состояние.
– Вы чем-то озабочены, Петра?
– Озабочена – не то слово, у меня дурные предчувствия, что-то меня изнутри гложет.
– Да ведь причин более чем достаточно, я человек куда менее впечатлительный, чем вы, но и я чувствую то же самое. Вся эта история… мерзавец отец и дочь, которая организует его убийство… Наверняка Шекспир бы на таком сюжете сделался богачом.
– Наверняка, а еще он сделал бы из него произведение искусства, а здесь пока нет ничего художественного. И выглядит все это гнусно и непристойно – других слов не подберу.
– Если, конечно, не увидеть в этом историю сестринской любви. Элиса какой угодно ценой хочет спасти сестру.
– Вот как раз этого я и не могу никак понять, Фермин! Что стоит за самопожертвованием Элисы, что заставляет ее изображать из себя героиню, которая отдается в руки правосудия, желая вывести из-под удара остальных?
– Не знаю, все мы ведем себя по-разному. Видать, они сильно друг друга любят.
– Да, только в этой истории все как-то слишком несоразмерно: такая ненависть, что доводит до убийства, такая любовь, что одна сестра без колебаний лжет ради спасения другой… Все это как…
– В греческой трагедии! – докончил за меня Гарсон, гордый своими культурными познаниями.
– Да, именно так! А вы знаете, как обычно заканчиваются греческие трагедии?
– Умирает даже суфлер.
– Верно, и, скорее всего, Элиса хочет во что бы то ни стало избежать одного – чтобы бесчестье пало на всю эту семью.
– Черт! Поздновато прочухалась, а?.. Мафия, шлюхи, убийства… Про честь семьи тут и говорить как-то неловко. Разве бывает что-нибудь хуже?
– Не знаю, – сказала я и вновь занялась своим пивом.
Во время ужина Маркос рассказывал мне про бурное совещание, в котором он участвовал до обеда. Обычно я внимательно и с удовольствием слушаю его, но в тот вечер мне никак не удавалось сосредоточиться. Голова была занята одной только Элисой Сигуан. По ее манере держать себя легко угадывалось, что именно она была главной среди трех сестер. Решительность, с какой она взяла на себя вину, свидетельствовала о ее желании стать защитницей, но разве требовалась защита столь сильной женщине, как Нурия? Не осталось никаких сомнений в связях последней с каморрой, и это преступление одновременно указывало и на ее соучастие в убийстве отца. Если не с помощью Нурии, то как иначе могла Элиса нанять Катанью? История про загадочного друга была очевидной ложью. Однако Элиса твердо вознамерилась доказать непричастность сестры к убийству. Но если она считала себя за главную в клане, то на это должны быть свои причины; хотя нет нужды придумывать необычные объяснения, коль скоро налицо причина безусловно очевидная: Элиса – самая сильная из них троих, самая сильная как психологически, так и по свойствам своего характера. Вот и все. И тут Маркос вдруг спросил:
– Ты меня слушаешь?
– Ну конечно! – мгновенно отреагировала я, чтобы продолжать и дальше думать о своем.
Кажется, я нащупала горячую точку. Если бы я могла слушать собственные мысли, как посторонний слушает чей-то разговор, я бы обратила внимание на пару раз повторенное слово “клан” и на то, что относилось оно к трем сестрам – они втроем и были сейчас этим самым “кланом”. А почему, собственно, мы приняли как нечто само собой разумеющееся полное неведение Росарио Сигуан относительно планов старших сестер? Можно, наверное, допустить, что поскольку речь шла о существе с крайне неустойчивой психикой, сестры постарались скрыть от нее правду. Но нельзя исключать и другой вариант: вполне возможно также считать это своего рода заговором, ведь дело замысливалось столь серьезное и необратимое, что на него требовалось единодушное согласие всех трех сестер. Не существовало ни единой улики против младшей, но это отнюдь не значит, что она абсолютно ничего не знала о намерениях Нурии и Элисы.
По ходу своего рассказа мой муж рассмеялся, и я эхом подхватила его смех.
– Правда, в такое с трудом верится? – спросил он.
И я рикошетом отозвалась:
– Да, верится с трудом.
Но тут я с облегчением увидела, что он встает и предлагает мне вместе убрать со стола. Я стояла у посудомоечной машины и загружала туда грязную посуду, которую он мне подавал. Когда последний стакан занял там свое место, я твердо решила совершить весьма гнусный поступок.
Глава 23
Гарсон сразу согласился, что слово “гнусная” целиком и полностью подходило к моей затее, но он согласился со мной и в том, что обстоятельства вынуждают нас пойти на крайние меры – ведь дело может вот-вот уплыть из наших рук. Короче, он одобрил мой план и одобрение свое сопроводил афоризмами типа: À la guerre comme à la guerre,
[17]
“Не я придумал этот мир”, “Кто не успел, тот опоздал”. Прозвучали и прочие перлы, помогавшие ему оправдаться перед самим собой. А вот я в сложившихся обстоятельствах не нуждалась ни в каких самооправданиях: я должна это сделать – и точка. И вот, чтобы скоротать время и дождаться намеченного нами часа, мы опять пошли в “Золотой кувшин” – на сей раз под предлогом дополнительного завтрака. Гарсон, надо заметить, дополнил свой первый завтрак весьма основательно – заказал бутерброд с чорисо, я же ограничилась кофе.
– Ну и где мы ее заарканим?
– Фу, Фермин, что за словечко!
– Но это ведь очень точный глагол, согласитесь. К тому же выбор места для засады играет первостепенную роль.
– Для засады! Вас послушать, так можно невесть что себе вообразить! Я всего-навсего намереваюсь побеседовать с этой женщиной, но так, чтобы при разговоре не присутствовал ее муж.
– Вы хотя бы себя не пытайтесь обмануть: мы хотим побеседовать с ней, потому что она – самое слабое звено в этой цепи. Вот почему внезапность и натиск тут просто необходимы, иначе она рта не раскроет. Если, конечно, что-то и впрямь знает.
