Я глянула на экран компьютера. Курсор требовал продолжения – новых и новых сведений, в то время как мысли мои улетели далеко от работы, в область личной жизни. Я почувствовала, что не в состоянии заниматься отчетами, уж лучше я зав тра продолжу описывать это несчастное создание – Росарио Сигуан.
Домой я приехала совершенно измотанная. Я помнила, что Маркос предупреждал: сегодня вечером он должен с кем-то ужинать в ресторане. Я не слишком об этом пожалела, поскольку моим единственным желанием по-прежнему был сон. Я взяла книгу, которую уже начала читать, и легла в постель. Прикосновение мягких простыней дало мне на краткий миг ощущение невыразимого счастья. Сейчас никто ничего от меня не требовал, ни один человек не думал обо мне, я не была обязана что-то где-то делать. Наверное, аскетам было ужасно трудно жить в пустыне и под палящим солнцем питаться сырыми насекомыми, зато никто не мог лишить их счастья одиноких ночей, когда они лежали в своих пещерах…
После получасового чтения я чувствовала себя настолько расслабленной, что книга стала падать у меня из рук. И тут, словно бы судьба играла с моими мыслями, издеваясь над ними, зазвонил мобильник. Я глянула на экран – это был Абате.
– Петра, прости, что я звоню тебе ночью, но у меня для тебя хорошая новость.
– Давай выкладывай, – сказала я, тотчас проснувшись.
– Группа Торризи наконец сумела определить, кому посылала свои мэйлы Нурия Сигуан. Эти люди уже задержаны: это самая настоящая каморра.
– Продолжай.
– Завтра мы получим санкции у судьи Чезаре Боно и начнем их допрашивать.
– Отличная новость! Вряд ли мне теперь удастся заснуть.
– Ты была уже в постели?
– Да.
– Одна?
– Да, – ответила я на этот раз гораздо суше.
– Я словно вижу тебя сейчас, – сказал он мечтательно, и это только усилило мою досаду. – Петра, я хотел бы, чтобы ты знала: я много думал о тебе и о том, что между нами произошло.
– Маурицио, – перебила я его, – знаешь, что мне больше всего нравилось в том, что между нами произошло? Что ты, как мне показалось, тотчас, раз и навсегда, об этом забыл.
– Нет, ничего подобного.
– Ну, значит, мне нравилось, как великолепно ты сумел изобразить, что обо всем забыл.
– Разве мы можем отрицать реальность?
– Да, когда она мало что для нас значит.
Я услышала, как он рассмеялся, а потом сказал как-то по-особому весело и насмешливо:
– Brava! Ma… dura comme una pietra!
– Buona notte, caro amico, ciao.
[15]
Я дала отбой и, хотя в это трудно поверить, через пять минут заснула непробудным сном, потому что теперь совесть моя была защищена более крепкой броней, чем машина гангстера.
Глава 18
Первое, что пришло мне на ум утром, едва я открыла глаза, было имя собственное: Торризи. Мало того, потом я только чудом не назвала своего мужа Торризи, когда он, протирая глаза, появился на кухне.
– Почему ты уходишь так рано? – спросил он.
– Вчера вечером мне позвонили из Рима, кажется, в этом деле есть важные новости.
– Я просто мечтаю, чтобы ты наконец разделалась с этой историей!
– А что толку? Разделаюсь с этой – начнется новая.
– Да, но пока есть опасность, что тебе снова придется мчатся в Италию, а я не хочу, чтобы ты уезжала.
– Мне страшно приятно это слышать, дорогой, но не беспокойся: я сделаю все, что возможно, чтобы больше туда не ездить. Если понадобится кого-то отправить в Рим, я передам мяч Гарсону. Он ведь чувствует себя бо́льшим римлянином, чем Юлий Цезарь. Вот и дадим ему возможность еще разок побывать на приемной родине!
Маркос весело посмотрел на меня, и я поцеловала его в кончик носа. Все это было сказано мною совершенно серьезно. Кроме того, я не думала, что Коронас откажется послать в Рим Гарсона, который был в курсе всех деталей дела, к тому же наша роль в задержании мафиози оказалась второстепенной. Допрашивать их будет Торризи, а нам предстоит лишь добиться уточнений по некоторым вопросам. Для этого будет более чем достаточно присутствия моего помощника. В любом случае я больше в Рим не поеду. Телефонный разговор с Абате разбудил во мне смутную тревогу. Какая-то часть моей тонкой интуиции нашептывала мне, что нам не следует видеться снова. Мужчины с пониманием относятся к мимолетному приключению и спокойно оценивают его только тогда, когда сами ставят в нем финальную точку. Правда, если хорошенько подумать, то же самое следует сказать и о женщинах. Допустим, у меня бы мелькнуло крошечное желание повторить любовную встречу с Абате, а тот ответил бы на мой призыв полным равнодушием – разве это не задело бы меня хоть немного? Нет уж, лучше всерьез ни о чем таком и не думать. Сейчас моим лозунгом было: “Я не вернусь в Италию”.
Когда, оказавшись у себя в кабинете, я рассказала Гарсону про звонок нашего итальянского коллеги, он захотел немедленно с ним связаться, но пока звонить было преждевременно – надо было дать Торризи время для работы. Поэтому оба мы занялись своими делами; я взялась было доделывать так и не сданный отчет, но почти не продвинулась вперед: как только я начинала описывать допрос Росарио Сигуан, что-то парализовало мои мыслительные способности. Что-то странное и засевшее во мне очень глубоко мешало сделать объективное описание характера этой женщины и того, что случилось во время нашей встречи.
Я положила мобильник на стол перед собой и время от времени невольно поглядывала на него, словно сила моего взгляда и на самом деле могла заставить его проснуться. Но он, казалось, никакому воздействию поддаваться не желал; было уже без четверти двенадцать, а телефон продолжал молчать. Вошел Гарсон.
– Петра, а почему бы вам самой не позвонить ispettore? Не дай бог, подумает, что нам все это без интереса!
– Идите к себе, Фермин.
– Черт, уж чего я не умею, так это ждать! Может, сходим хотя бы в “Золотой кувшин”?
– Идите без меня. Если Абате позвонит, когда мы будем в “Кувшине”, я ничего не услышу. Сами знаете, какой там стоит гам.
– Ладно, но если появятся какие новости, сразу же меня известите.
Можно подумать, у меня самой нервы не были натянуты до предела, так тут еще Гарсон изводит. Я снова занялась описанием Росарио Сигуан: “Молодая женщина, которая тем не менее лишена, как кажется, свойственной ее возрасту энергии…” Наконец зазвонил телефон, и я чуть не взорвалась от злости, когда снова услышала голос Гарсона:
– Петра, я думал было съесть бутерброд с ветчиной, но не знаю, успею ли… Ведь если прямо сейчас позвонит Абате…
В трубку я слышала шум, обычный для бара в такое время. Я перебила Гарсона, стараясь не употреблять слишком грубых слов:
