Воевода поморщился. Ему не понравились ни смысл слов, ни легкость, с какой они были произнесены.
— Если они соберут силы, то уже не будут думать о мире, — заметил он.
— Э, воевода, время ты не учитываешь. Дело к осени пойдет. Урожай собирать надо. Согласятся они на мировую, поверь моему слову.
Воевода промолчал. Громким шлепком убил впившегося в щеку комара.
— Спать не дает эта живность, — пожаловался Конрад, ища понимания в глазах воеводы.
— Место ветреное выбирать надо, — посоветовал тот. — А на твои слова скажу: боюсь, князь, пронадеешься. Кому охота на своих плечах чужую ношу нести, каждый норовит ее сбросить. — Сеча поднялся. — Предлагаю подождать здесь.
— Военный поход всегда опасен. Если боишься его, не надо и начинать.
— Князь, я все сказал, — тихо ответил воевода. — Подумай. Не забывай, что и Ростислав, оставив Галич, думал кое-что приобрести у Литвы. Потерял же все. — Он направился к выходу.
Конрад быстро вышел из-за стола, преграждая Сече дорогу.
— Что заторопился, пан? Откушай со мной. Хочу угостить тебя заморскими винами.
— У нас панов нет, — усмехнулся воевода, — а за приглашение премного благодарен, но в походах не пью. Дал зарок. Нарушать не буду, — твердо закончил он.
Князь понял, что уговоры бесполезны, и проводил гостя до выхода.
— Останемся друзьями, воевода! — сказал вдогонку.
— От настоящих друзей, князь, никогда не отказываюсь. — И воевода стал быстро спускаться с холма, придерживаясь за высокую поросль. Поляк долго смотрел вслед, пока тот не скрылся за ближайшим лесом.
Время клонилось к вечеру. Яркое солнце уже касалось верхушек деревьев своим раскаленным ободом. Вокруг горели костры, и воздух был густо напоен запахом дыма, жареного мяса вперемешку с болотной гнилью и душистым липовым ароматом. В русском становище готовились ко сну, и мало кто заметил, как двое верховых исчезли в черной пасти леса.
А утром растревожил всех яростный лай приблудных собак да громкий топот мчавшейся во весь опор лошади. Дозорные, узнав во всаднике своего, пропустили. Он не стал отвечать на все их расспросы, а сразу поскакал к стоянке воеводы.
Сеча уже проснулся и лежал, наблюдая, как серая пичужка кормит свое потомство. Она прыгала с ветки на ветку, держа добычу в маленьком клюве и тревожно чирикая. Дальше понаблюдать за ней не удалось. Микула, сдерживая разгоряченную лошадь, на одном дыхании выпалил:
— Воевода, до пруссов два перехода. У них много воинства собралось. От их костров светло, как днем. А люди к ним идут и идут. Я Добрыню оставил, чтобы он все разглядел. Завтра к рассвету он должен вернуться, — Микула замолчал, тяжело дыша.
— Видишь, князь, — вслух сказал воевода, будто Конрад стоял где-то рядом, — кто прав? Отдыхай! — приказал он Микуле, вскочил и решительно зашагал к стоянке польского князя.
У входа в шатер, сидя прямо на земле, спали два воина, сжимая в руках тяжелые алебарды. Сеча осторожно проскользнул внутрь. Слабый огонь лампады, мерцавшей в углу, слабо освещал помещение. Князь Мазовецкий крепко спал. Воевода потряс его за плечо. Тот проснулся и, потягиваясь, спросил:
— Что привело тебя в такую рань?
— Пруссы в двух переходах отсюда, — коротко ответил воевода.
— Ну и что? — к удивлению его, князь ответил довольно спокойно. — Стоило из-за этого будить. Мы их сами ищем.
— Их очень много. И люди прибывают. Срочно надо посылать гонцов к немцам и укреплять лагерь. А может, и уходить…
— Что? — поляк приподнялся, лицо его стало жестким. — Уходить? Сейчас? Ты спятил, старик! Фон Зальц на подходе. Я сейчас же велю послать к нему гонца с повелением самого скорейшего прибытия. Уходить! — нижняя губа Конрада презрительно оттопырилась. — Что скажет Великий князь Михаил?
— Я сам ему доложу. Думаю, он со мной согласится. Хотя… на все его воля, — с этими словами Сеча вышел.
Немцы подошли на четвертый день. Об их появлении загодя возвестили громкие напевы труб и воинственный барабанный бой. Русскую дружину раздирало любопытство: никто из них до сих пор не видел этого диковинного воинства. И вот они показались. Впереди на вороных конях — несколько трубадуров с длинными, поднятыми вверх трубами. За ними — барабанщики. Затем закованный в железо воин на высоком белом коне. Стяг у него в руках бился на ветру. За ним шел отряд рыцарей впечатляющего и внушительного вида — в туниках и белых плащах. Каждого воина украшал большой черный крест на левом плече. В руках они держали огромные щиты с различными изображениями. Длинные с крестообразными рукоятками мечи бились о лошадиные бока в такт шагам. Все ряды были ровные, четкие. От них веяло грозной силой, смешанной с пренебрежением и явным чувством превосходства перед встречающими.
— Ишь, гордецы какие! Не подойдешь! — возмутился стоявший рядом с Аскольдом дружинник. — Посмотрим, какие они в бою.
Сразу же состоялся совет. Узнав о враге, магистр ордена Герман фон Зальц презрительно бросил что-то по-немецки.
— «Пойдем вперед, там и утопим их в собственной крови», — перевел Конрад воеводе. На том и порешили.
Объединенное войско встретило врага на второй день пути. Оба князя и великий магистр в сопровождении небольшого отряда рыцарей выехали для осмотра противника. На дальнем конце огромного поля возвышался пологий холм. С его вершины в обе стороны спускались ряды прусского воинства. За их спинами, прикрывая, как щитом, красовалась громада дремучего леса. Слева, извиваясь по-ужиному, проползал древний овраг. Справа уходило вдаль, упираясь в небесную синеву, озеро.
Великий князь и воевода стояли рядом. Сеча долго и внимательно изучал место предстоящего боя. Михаил, несколько раз пробежав глазами по горизонту, нетерпеливо заерзал в седле. Воевода молчал. Наконец князь не выдержал и спросил:
— Ну как?
— Враг выбрал неплохую позицию. Смотри, слева атаковать их ряды помешает этот овраг. Справа — озеро. Боюсь, что в том лесочке может оказаться засада.
— Да, — согласился князь. — Но может быть, воспользоваться и нам лесом, ударить с тыла?
— Для начала надо подойти туда незаметно, — с улыбкой, стараясь не обидеть собеседника, ответил воевода.
Договорить им не дали: подъехали поляк с немцем и сообщили, что будет совет.
Длинные тени вековых деревьев, сиротливо возвышающихся посреди поля, растворялись в надвигающихся со стороны леса вечерних сумерках. Скоро солнце нырнуло в озеро. На поляне то тут, то там вспыхивали огоньки костров.
После совета, глядя вслед уходящему фон Зальцу, воевода обратился к Мазовецкому:
— Расскажи, что это за люди, князь.
— Хорошо, дай только горло промочить.
Отпив несколько глотков воды, стал рассказывать:
— Тяжело было Мазовии — племена пруссов в союзе с Литвой опустошали наши земли. Казна выдыхалась. Начались внутренние раздоры. Пруссы, не встречая сопротивления, наглели с каждым днем. В это время в Ливонии рыцари меча успешно действовали против племен. И я решил переманить их на нашу сторону — отдал им замок Добрынь. Но надежды не оправдались. Пруссы, хоть и не смогли взять замок, но нагнали на рыцарей страху своим числом, и те прекратили боевые действия. А Европа все громче говорила о подвигах доблестных рыцарей Тевтонского ордена, вернувшихся из далекой Палестины. Они спали на твердых ложах, ели скудную пищу. Каждого нового брата встречали словами: «Наш устав: когда хочешь есть — должен поститься, когда хочешь поститься — должен есть. Для ордена ты должен отречься от отца, от матери, от брата и сестры, и в награду орден даст тебе хлеб, воду и рубище…»
