Всеславна бросила прощальный взгляд на покинутый город, на пустынную дорогу, вьющуюся узкой серой лентой у подошвы скалы. Только одинокий всадник, торопливо скачущий к городу, нарушал спокойную картину милого ей края. Горькие слезы застлали горизонт…
Преодолев крутой подъем, отряд оказался на ровном месте и пошел быстрее, обходя болотца, лесные околки. Чупрыня вел отряд молча. Поначалу складывалось впечатление, что он хорошо знает дорогу. Но вскоре Зуб заволновался, закрутил головой по сторонам и наконец окликнул Чупрыню:
— Эй, там же впереди лог!
Но тот словно не слышал.
— Глухой, что ли? Ладно, — махнул рукой Зуб, видя, что его никто не поддерживает. — Куда уж выведет…
И действительно, вскоре вышли к большому густо заросшему логу, преграждавшему дорогу. Чупрыня хотел было прямо спуститься и пересечь его поперек, но Зуб решительно воспротивился.
— Там, внизу, болото. С повозкой не пройти.
Его поддержали дружинники. Решили идти в объезд. Придерживаясь некрутого склона, начали огибать преграду. Но крутизна постепенно увеличивалась. Повозка накренилась, Малуша вскрикнула. По сигналу Зуба двоим парням пришлось соскочить с коней и придержать телегу плечами, чтобы не дать опрокинуться. Все было бы хорошо, во́зник уже начал выбираться наверх, как вдруг левое переднее колесо провались в барсучью нору. Раздался громкий щелчок кнута, лошади дернули, послышался хруст. Нескольких спиц как не бывало. Пришлось спешиваться всем. Подбадривая криками себя и коней, возок вытащили наверх, но продолжать путь было немыслимо.
— Приехали… — Зуб почесал затылок. — Ну что, княжна, не отчаивайся. Задержка малость вышла. Слава Богу, недалеко от дома. Эй, Спиря, — обратился он к высокому худощавому парню, — живо скачи к Еловату, пусть заменит колесо.
Всеславну остановка обрадовала. Представилась возможность вновь побывать в дорогом изнывающему сердцу месте. Ее вновь неудержимо потянуло туда, где она встретила человека, который, не задумавшись ни на мгновение, готов был отдать свою жизнь во имя ее спасения. Бросив на ходу: «Я скоро!» — она хлестнула коня и помчалась.
И вот оно, то место. Но как изменилось все! От былой привлекательности ничего не осталось. Поле напоминало старый вытертый ковер. Отцветшие травы пожухли. В стеблях, звеневших от порывов ветра, трепыхались запутавшиеся шары перекати-поля, силясь вырваться из плена. Но мощи ветра не хватало, чтобы вырвать их из цепких объятий, и они, терпеливо прижавшись к земле, ждали освобождения. Всеславна слезла с коня и опустилась на землю, безвозвратно растерявшую летние краски.
Аскольд, проскакав по пустынным улицам города, еще издали приметил знакомые княжеские хоромы. Сердце его забилось. Как дать Всеславне весточку о своем возвращении? Решил заехать на княжеский двор и спросить Василия. Если он дома — доложит ему о возвращении козельцев. А князь, наверное, не удержится и сообщит эту весть сестре.
Ворота были закрыты. Аскольд громко, торопливо, как будто мгновение решало его судьбу, постучал. Открыла одна из служанок княжны.
— Аскольд? — удивилась она.
— Где князь? — вместо ответа выпалил юноша.
— Сестру, наверное, провожает. Она в Киев поехала… Дядька, сказывали, у ней там заболел, — охотно пояснила девушка.
— А давно уехала?
— Да нет, утром.
Это короткое «да нет» ударило набатом надежды. Нещадно нахлестывая усталого коня, Аскольд домчался до дома, легко, словно и не было долгого изматывающего пути, бросился к конюшне. На счастье кони были. Юноша накинул уздечку на вороного жеребца, бегом вывел его во двор, взметнулся в седло и, чуть пригнувшись в воротах, вырвался на улицу.
Уже спускаясь к Другусне, столкнулся со Спирей, который вез в город злосчастное колесо. Обнялись, не слезая с коней.
— Княжну вот сопровождаем, только отъехали, колесо возьми и… — ответил Спиря на немой вопрос Аскольда. — Заменить надо, к Еловату спешу.
— А где отряд?
— Да сидит в Медвежьем логу.
На душе стало легко и радостно. Подъезжая к дружинникам, юноша издалека заметил, что княжны с ними нет. Он знал, где она. И поприветствовав на ходу воинов, помчался дальше.
Всеславна вспоминала минувшие события. Вот тут она прилегла, чтобы вскоре услышать конский топот… Но что это? Ей мерещится или все повторяется? Девушка в испуге вскочила. В ее направлении во весь опор мчался всадник. Она вскочила в седло и хотела уже пуститься вскачь, но сердце обмерло. Он!
Подняв коня на дыбы, Аскольд остановился прямо перед девушкой как вкопанный.
— Всеславна… — прошептал он, и щеки его зажглись спелой вишней.
Они молча стояли какое-то время, а потом тронули нетерпеливо топтавшихся коней, которые пошли рядом. Молодые люди почти не разговаривали, только смотрели друг на друга. Первой опомнилась княжна.
— Аскольд, я в Киев еду… дядя болен.
— Знаю.
— Вон и мои спутники. Я напишу тебе. И постараюсь скорее вернуться. — И, сжав на прощание его руку и закусив губу, поскакала прочь. Юноша остался стоять, пока отряд не растаял вдали. Только теперь Аскольд почувствовал, насколько устал. Тело постепенно наливалось тяжестью, словно его обмотали железными цепями.
Подъезжая к думной площади, Аскольд увидел толпу горожан и восседающего на необъятной колоде Добрыню. В одной руке тот держал крынку с молоком, в другой — свежеиспеченный каравай, а прямо на траве перед ним была навалена гора всяческой снеди. Зрители терпеливо ждали, пока он утолит голод и начнет рассказ о произошедших событиях.
— Домой уйти не дают, — пояснил Добрыня. — Узнали, что голодный, вишь, натащили сколь. — Затем вдруг зычно крикнул: — Эй, люди! — Поперхнулся крошкой. Прокашлялся и крикнул снова: — Эй, люди, вот наш герой, он вам все и расскажет.
Аскольд растерялся, когда глаза всей толпы обратились к нему.
— Что, други, рассказывать? Повоевали малость Литву с поляками да рыцарями…
Андрей Сеча добрался до Козельска на второй день после приезда сына. Встречали его и дружину радостно и торжественно. Молодой князь с отцом Нифонтом ждали у березняка. Когда показались всадники, Нифонт, высоко подняв крест, вышел вперед и запел сильным голосом «За здравие!» Остальные встречающие подхватили молитву. Дружинники спешились. Сеча подошел к Нифонту и, встав на колени, поцеловал крест.
В этот день поля пустовали — никто не хотел пропустить встречу с дорогим и уважаемым человеком. Горожане любили Сечу за человечность, справедливость и заботу.
После трудных военных дорог воеводе всегда первым делом хотелось сбросить накопленную усталость. Для этого в большой бочке, стоявшей в избенке без окон, крутым кипятком заваривались разные травы и коренья. Под плотной крышкой вода настаивалась, пока температура не становилась терпимой для тела. Тогда воевода опускался в бочку почти с головой, оставляя снаружи лишь большой нос.
