— Ага! — торжествующе воскликнул кузнец, защелкивая задвижку. — Теперь вы постучитесь!
Однако надо было решать, что делать дальше. Аскольд не отпускал Всеславну, которая, придя в себя, опиралась на его здоровое плечо — долгое пребывание в темнице подточило ее силы. Наступила тягостная тишина. И в этой тишине вдруг раздался тихий стон. Добрыня заглянул под лестницу и выволок на свет раненого стражника.
— Не убивайте! — взмолился тот. — Выход вам подскажу…
— Говори! — приказал кузнец и для острастки схватился за рукоять меча.
— Дверь… под лестницей… — затрясшись от страха, выдавил черниговец.
Добрыня с Еловатом бросились туда, чуть не столкнувшись лбами. И точно! Дверь была маленькая, почти незаметная на фоне стены.
— Есть ход! Есть надежда! — радостно завопил кузнец.
Он пошел первым. Следом — Аскольд, поддерживая Всеславну. Девушка еле держалась на ногах и без помощи вряд ли смогла бы осилить переход. Добрыня чуть задержался — привязывал раненого стражника к лестнице.
Ход был узким и невысоким, кое-где приходилось ползти на четвереньках. Вскоре уперлись в дверь — она оказалась закрытой. Кузнец достал кинжал, просунул его между косяком и дверью, что есть силы потянул вверх. Снаружи что-то загремело, и дверь подалась. Осторожно выглянув наружу, кузнец радостно прошептал:
— Да это же княжий дом! Вон и дверь Путши…
Двери были открыты. На улице по-прежнему лил надоедливый дождь. Все понимали, что побег могут обнаружить в любую минуту.
— Конюшня! — прошептал Добрыня.
Еловат понимающе кивнул и открыто, с видом человека, выполняющего свою работу, зашагал к конюшне. С замком пришлось повозиться. Сбив его несколькими ударами меча, кузнец вошел в конюшню. Вся сбруя была развешена у двери. У каждой княжеской лошади был свой загон. Еловат толкнул первую попавшуюся дверцу, приласкал шарахнувшуюся лошадь, оседлал ее и привязал уздечку к перегородке. Такую же операцию проделал еще трижды. Когда выводил животных во двор, увидел, как возле темницы толпятся стражники с факелами. Подведя коней к крыльцу, возле которого прятались козельцы, негромко скомандовал:
— Быстро! Впереди никого нет!
Ворота были приоткрыты. Осторожно, стараясь не шуметь, все четверо по очереди выбрались на улицу.
— Ну как? — услышали они взволнованный голос и от неожиданности схватились за мечи. Но, узнав, голос Меченого, обрадовались.
— Порядок!
— А лошадей-то зачем?
— Надо уходить немедленно, пока они не очухались. Прощай, друг! — Аскольд с сердцем пожал ему руку.
Закормленные княжеские кони понесли лихо. Восточные ворота охраняли пятеро воев. Забравшись в самодельный шалаш, четверо дремали у костра. Пятый, молодой нескладный парень, оставленный дежурить, старательно боролся со сном. Услышав топот, он хотел было разбудить своих, но вспомнил наказ сотского: «Особенно смотреть снаружи и никого не впускать в город». А тут из города едут. На всякий случай решил посмотреть.
— Эй, кто там? — крикнул он, выходя на дорогу и преграждая всадникам путь.
— Что, своих не узнаешь? — недовольно пробурчал передний, осаживая коня.
— И вправду свои, — подумал стражник, увидев воинский наряд, и пошел открывать ворота.
Через минуту отряд скрылся во мгле. Быстро уходить было трудно из-за слабости Всеславны. Но когда позади послышались звуки приближающейся погони, страх придал девушке силы. Она стегнула коня и рванулась вперед.
— Держись ближе к реке! — крикнул Аскольд.
Лодку нашли не сразу. Преследователи были почти рядом, когда Добрыня наконец наткнулся на нее и спустил на воду. Козельцы торопливо запрыгнули внутрь, не выпуская конских уздечек из рук. Их спасло то, что черниговцы галопом пронеслись мимо, не предполагая, что беглецы так резко изменят свой маршрут. А когда сообразили, то было уже поздно: отряд благополучно переправился на тот берег. Слышно было, как кони уносят беглецов прочь.
— Ушли! К переправе, скоты! — завопил сотский. Он хорошо помнил грозное предупреждение Путши на случай, если вернется ни с чем. Но еще страшнее был гнев княгини.
Трудно сказать, как видели кони в полнейшей темноте. Но, то ли понимая, что быстрая скачка спасет их седоков, то ли пытаясь согреться, неслись во весь опор. К утру козельцы достигли места, где по договоренности ждала первая подстава. Встретил их грид.
— Два дня жду, — не то осуждающе, не то радостно сказал он вместо приветствия. — Аскольд, воевода велел тебе тотчас возвращаться домой. Княжну к бабке отвезу я.
Узнав от Путши о пропаже Всеславны, княгиня пришла в неистовство. Завизжав на весь дом, она швырнула в угол чашку, из которой пила подогретое молоко — по словам знахарки, оно сохраняло молодость, — и вцепилась Путше в волосы.
На ее вопли в спальню вбежал испуганный Михаил. Такой разгневанной свою супругу он еще никогда не видел. Куда девалась представительность, дородность? Перед ним была разъяренная волчица, готовая зубами перегрызть глотку. Бросив трясти слугу, она подскочила к мужу.
— Дожили, дорогой муженек! Тебя перестали признавать за князя! Из-под носа ведьму похитили! — визжала она, брызгая слюной.
Путша, получив свободу, потихоньку подполз к двери и выскочил из нее, крестясь на ходу.
— Кто похитил? — Михаил неприветливо посмотрел на жену.
— Без твоего воеводы не обошлось! Надо срочно послать нарочных в Козельск, пусть все разузнают.
— Открыто действовать нельзя. Ссориться с воеводой нам не с руки. Лучше применить хитрость. Я пошлю боярина Судислава. Он пригласит юного князя, его сестру, воеводу с сыном к нам на пир.
Княгине ничего не оставалось, как согласиться.
Аскольд понимал, что зря отец торопить не будет. Он с сожалением расстался с Всеславной и обещал вскорости быть. Скачка была бешеная — и не зря. Почти одновременно к городу двигался другой отряд, и если бы не подставы отца, мог успеть раньше Аскольда.
Сеча вернулся с охоты с отменной добычей. Хотя его долго не было, но шкур да мяса привез богато. В этом мог убедиться прибывший внезапно гонец Великого князя. Жаль только, что на охоте зверь малость зацепил плечо сына. Поэтому поездка в Чернигов зависит всецело от здоровья Аскольда. Юный князь Козельский, радостно принявший первое приглашение на пир, знал одно: сестра загостилась в Киеве и скоро будет. Сам воевода почувствовал после охоты недомогание и вынужден был не вылезать из своей бочки с целебным отваром. Боярин втихую расспрашивал козельчан, но они в ответ на любые посулы твердили одно:
— Воевода и сын были на охоте.
Даже князь Всеволод ничего не прояснил. Он, конечно, каялся, что не поехал тогда с воеводой на охоту, но больше ничего не мог сказать определенного. Боярину Судиславу ничего не оставалось делать, как, еще раз напомнив о приглашении, отбыть обратно в Чернигов.
