Франсуа бросил взгляд поверх его головы и увидел, что в гостиной сидит Слиман. У него вдруг появилось предчувствие, что до утра он не доживет.
– Потому что слишком много людей побывало в этом доме, – ответила Валери. – Слишком многие знают, что ты здесь.
Слиман обернулся и посмотрел ему прямо в глаза, как будто все это время прислушивался к разговору.
– Мы делаем так, чтобы нам было проще. – Валери нагнулась и потрепала его по волосам. – Не волнуйся, мальчик. Мамочка скоро придет за тобой.
Глава 77
Том допил водку. Неужели он ошибся в своей оценке Акима? Услышав последние слова араба – «Это хочет сделать Слиман», – Драммонд едва не поперхнулся и сделал вид, что просто прочищает горло. Олдрич, который внезапно потерял все свое терпение и хладнокровие, вскочил с места и шагнул к Акиму, как будто хотел заставить его закрыть рот.
– Ты думаешь, это смешно? – спросил Том по-английски.
К его удивлению, Аким тоже ответил по-английски:
– Нет.
Том помолчал. Он взглянул сначала на Драммонда, затем на Олдрича. В щель между занавесками уже начинал пробиваться свет. «Я сейчас как американцы с Яссином, – подумал он. – Я могу задавать любые вопросы. Могу делать все что угодно. И никто никогда об этом не узнает. Это не выйдет за пределы комнаты». Ему вдруг захотелось ударить Акима, врезать ему прямым в челюсть, так чтобы голова мотнулась назад. Но он сдержался. Надо было придерживаться принципов. Том знал, что он и так узнает от араба все, что ему нужно, – если будет терпелив.
– У тебя есть дети, Майк?
Сначала Драммонд даже не понял, что Том обращается к нему. Видимо, он совсем не ожидал вопроса.
– Нет-нет, – торопливо ответил он, запинаясь.
– А у тебя, Дэнни?
– Двое, босс.
– Мальчики? Девочки? Или и те и другие?
– Мальчик и девочка. Эшли восемь, Келли одиннадцать. – Олдрич показал руками их рост.
Том повернулся к Акиму:
– А как насчет тебя?
– Дети? У меня? – У Акима было такое лицо, будто Том спросил его, верит ли он в Санта-Клауса. – Нет.
– Я настоящий фанат детей, – продолжил Том. – Можно сказать, миссионер, проповедник. У меня двое своих. Дети изменили мою жизнь. – Ни Олдрич, ни Драммонд не могли знать, что он говорит неправду. – До того, как они появились, я не понимал, что такое бескорыстная любовь. Я любил женщин, я любил свою жену, но с девушками ведь всегда ожидаешь кое-чего взамен, правда?
Аким нахмурился, и Том подумал, понимает ли араб его французский. Но Аким молча кивнул.
– Когда я возвращаюсь домой, особенно после такой долгой поездки, как эта… если это бывает ночью, то я первым делом иду в их спальню. Иногда я просто сижу там и смотрю на них, минут пять или десять. Это меня успокаивает. Меня как-то обнадеживает, что в моей жизни есть нечто гораздо большее, чем моя материальная озабоченность или мелкие проблемы. Этот дар судьбы – мой сын, моя дочь – он каждый раз возрождает меня заново. – Чтобы подчеркнуть последнюю фразу, Том использовал арабское слово: tajdid. – Это очень трудно объяснить тому, у кого нет маленьких детей. Дети дополняют тебя, делают целым человеком. Не жена, не муж, не любовник или любовница. Дети. Они спасают тебя от самого себя.
Аким вытащил из кармана платок и вытер рот. Ему предложили шоколадное печенье, и он съел три штуки за одну минуту. Том все еще не понимал, работает его тактика или нет.
– Твои родители живы, Аким?
– Моя мать умерла. – И прежде чем Том успел задать второй вопрос: – Отца я никогда не знал.
Это был счастливый случай, и Том тут же за него ухватился:
– Он бросил твою мать?
И снова молчание Акима оказалось красноречивее всяких слов.
– Как я понимаю, тебе было бы не очень интересно встретиться с ним сейчас?
По телу Акима как будто пробежала волна, как в танце.
– Ни за что, – гордо сказал он, однако Тому показалось, что в его глазах мелькнула мольба, дикая надежда, что МИ-6 вдруг представит ему отца.
– Но у тебя есть семья здесь, во Франции? Братья, сестры, двоюродные?
– Да.
Том секунду помолчал. Он хотел, что Аким подумал о них, вспомнил смеющуюся, как на фото в мобильном, племянницу, больного дедушку в больнице в Тулоне.
– Мать Франсуа Мало, моя коллега, отдала его на усыновление, когда ей было всего двадцать лет. С тех пор она никогда не видела своего ребенка. Даже мне, отцу, трудно это вообразить. А между матерью и ребенком куда более глубокая связь. Она никуда не девается с годами, это как пуповина. Люди, на которых ты работаешь, хотят сыграть на самом главном из человеческих чувств, на самом хорошем, что в нас есть. На любви матери к ребенку. Ты понимал это, когда согласился на это задание?
Аким смахнул крошку с подбородка и уставился на пол. Том почувствовал, что настал подходящий момент.
– Я хочу сделать тебе предложение. Через два часа в номер Венсана Севенна в отеле «Лютеция» постучится горничная. Ей никто не ответит. Она решит, что постоялец спит, и оставит его в покое. Еще через пару часов она придет снова и обнаружит его тело. Трое моих коллег видели, как ты входил в отель незадолго до убийства месье Севенна. Французские власти почти наверняка изымут видеозапись с камер наблюдения отеля, где есть ты. Конечно, меньше всего на свете они захотят поднимать шум. Но если вдруг они захотят предъявить кому-нибудь обвинение… если, скажем, разгорятся страсти и британская сторона раздует скандал вокруг похищения и убийства Франсуа Мало… короче, если Парижу понадобится козел отпущения, то мы сможем их убедить дать записям ход. А может быть, у нас появится желание предоставить в их распоряжение аудио– и видеозаписи и этой самой беседы, которую мы ведем вот уже два часа.
Аким быстро взглянул на потолок, потом на дверь и окно, как будто пытался разглядеть камеры и микрофоны, о которых говорит Том.
– Теперь ты понимаешь, в какой ты ситуации? Этот человек, – он кивнул на Драммонда, – работает в британском посольстве в Париже. В течение двенадцати часов ты сможешь оказаться в номере отеля возле аэропорта Гэтвик. В течение суток он организует тебе новый паспорт и вид на жительство в Великобритании. Скажи мне то, что я хочу знать, и мы о тебе позаботимся. Я не считаю, что ты виноват в случившемся. Я не вижу в тебе врага, Аким. Я вижу в тебе жертву.
Наступила долгая тишина. Глядя на отстраненное лицо Акима и его ничего не выражающий взгляд, Том подумал, что араб замолчал насовсем. Он жаждал получить ответы на свои вопросы. Ему нужно было выполнить задание; не только ради Амелии, но и ради самого себя, чтобы смягчить горечь и разочарование последних двенадцати месяцев.
Аким уронил голову. Затем медленно поднял взгляд, как боксер, оправляющийся после тяжелого удара.
