Я прикинул, что если следовать указаниям врача, то организм, лишенный активного движения и под побочным воздействием лекарств, ослабеет еще больше, что явно не послужит укреплению сердечной мышцы. В результате я превращусь в подобие овоща, в полуинвалида. Нужна ли мне такая жизнь?
Надо было найти что-то совершенно иное, как говорится, или пан или пропал. Подумав, я сгреб лекарства в мешок, выкинул его в мусорное ведро и вытащил на улицу велосипед «Спорт», который приобрел еще будучи штурманом, чтобы совсем не атрофировались ноги в ограниченном пространстве морского судна. С этого дня начались мои регулярные велосипедные прогулки, сначала недолгие, но с каждым днем все более длительные. Конечно, можно было просто ходить пешком, но перемещение на двух колесах делало нагрузки гораздо более динамичными и ощутимыми, концентрируя внимание на движении, а не на навалившихся проблемах. Вскоре к прогулкам присоединилось купание в море, независимо от погоды. Сердце все еще давало о себе знать, хотя и реже, приближалась зима, и надо было найти какую-то альтернативу велосипеду и плаванию. Мне на глаза попалось приглашение в Карпаты обучаться катанию на горных лыжах. В конце семидесятых годов прошлого века для Советского Союза это была абсолютная экзотика. Подъемники практически отсутствовали, трассы не готовились, лыжного снаряжения не было. Очень немногочисленные группки энтузиастов катались на горных лыжах в довольно экстремальных условиях, нагрузки получались огромными, более радикального испытания для себя невозможно было придумать.
После двухнедельного обучения я оказался одним из первых горнолыжников в своем городе. По этой причине меня вскоре нашла группа любителей лыжных походов и пригласила с собой. Полгода спустя после назначенного мне курса лечения сердечной мышцы наша группа вышла в поход по горному хребту Хибин на Кольском полуострове. Пройти предстояло около двухсот километров с тридцатикилограммовыми рюкзаками за плечами. Пройти, ночуя в двадцатиградусный мороз в палатке из парашютного шелка. В первые два дня я шел в арьергарде, с трудом поспевая за остальной группой. На третий день передвинулся в середину. Начиная с четвертого дня шел впереди, выполняя самую тяжелую работу – пробивал лыжню. С тех пор вспоминать о сердце мне не приходилось.
Некоторые специалисты утверждают, что срок нашей жизни заложен в генах. Если человеку отведено сто лет, значит, если не произойдет несчастного случая, он умрет столетним. Проверить такое утверждение на практике, насколько я понимаю, пока не удалось, но вполне допускаю, что оно может быть справедливым. Помните известный анекдот про аксакала, который рассказывает журналистам, что за свои сто лет он никогда не пил, не курил, с женщинами не водился. Журналисты почтительно внимают ему, но затем один из них спрашивает, что за шум стоит за стенкой. А это, объясняет аксакал, мой старший брат буянит – пьяница, дебошир, бабник и весь дом табаком провонял.
Как говорится, в каждой шутке есть доля правды. Допустим, прожить можно столько, сколько отведено генетическим кодом. Но вот как прожить? От чего отказаться необходимо, а от чего – себе дороже?
В одном из фантастических рассказов герой изобрел принцип сохранения неизменности вещества в строго определенный отрезок времени. В сорокалетнем возрасте он законсервировал свое тело так, чтобы оно не старело, при этом точно зная, что смерть наступит при достижении восьмидесятилетия, в определенный день и час. Интересно, хотели бы вы оказаться на его месте? Я – да!
По материнской линии я из рода долгожителей. Моя прабабушка пожила до ста лет, и я помню маленькую, шуструю старушонку, отчаянно ругающую советскую власть и активно, на любые дистанции перемещающуюся по городу пешком, так как общественного транспорта она не признавала. Столько же прожила и моя бабушка, но при этом вторую половину жизни постоянно страдала от различных недугов и последние десять лет не вставала с постели. Моему дяде девяносто, и на его лице вы не найдете ни одной морщины, он, как старший брат из анекдота, может и выпить, и пошуметь. Но по праздникам. А в остальной пенсионной жизни он – настоящий народный лекарь, собравший в свою тетрадь неимоверное количество народных рецептов и успешно их применяющий среди родственников и знакомых. Врачей он не признает. Его жена на два года старше, несколько лет назад по приговору врачей она должна была умереть в течение месяца. Мой дядя отмел все рецепты, взялся за свои снадобья и сейчас они оба живут и здравствуют. Подобного рода примеров перед моими глазами прошло множество, и вывод для себя я сделал однозначный: да, я хочу прожить столько, сколько мне отведено природой или генетическим кодом, но прожить, не ощущая на плечах груза лет. Именно этим – секретом долгой и здоровой жизни я охотно поделюсь с вами.
Лень – всему голова
Лень – один из главных движителей человеческого прогресса. Одному было лень ходить за водой, и он придумал водопровод. Другой ленился таскать на плечах тяжелую ношу, и он изобрел колесо. С тех пор ленивое человечество с наслаждением использует блага цивилизации, которые сыпятся на него, как из рога изобилия. Нажми на кнопку пульта – и получи все. За исключением не заменимого ничем – здоровья.
Большинство из нас ничего не изобретают, кроме еще одного, производного от собственной лени человеческого чувства – жалости. Жалеть мы научились все: свои руки и ноги, своих детей и внуков. Сама природа заложила в детях потребность к интенсивному движению. Им трудно усидеть на месте, им все надо попробовать, везде успеть: забраться на дерево, скатиться с высокой горки, пролезть сквозь узкую щель. Им надо выплеснуть энергию без остатка: выявить сильнейшего в беге, в прыжках, в поднятии тяжестей, в драке… Но под бдительной опекой взрослого (чаще матерей и особенно бабушек) они то и дело слышат: нельзя, это опасно, больно, вредно.
В Карпатах, на горнолыжном курорте, я познакомился с красивой и очень ухоженной тридцатидвухлетней женщиной по имени Лиза. Кататься она не умела, это был ее первый выход на горку. Надев лыжи, она остановилась на пологом склоне в ожидании инструктора. Светило солнце, играла музыка, мимо один за другим проносились лыжники. Подумав немного, Лиза развернула лыжи и покатила вниз. Расстояние было крохотным, метров двадцать, перепад высот не превышал пяти метров. С первого мгновения ноги женщины начали разъезжаться в стороны. На середине склона расхождение достигло предела, Лиза упала. Когда мы к ней подошли, она кричала от боли. Обе ноги оказались сломаны.
Я не мог поверить своим глазам. Позже, когда она уже с закованными в гипс ногами сидела в инвалидном кресле, мы разговорились, и Лиза рассказала, что никогда прежде в своей жизни спортом не занималась. Мама-медик считала, что у единственной дочери слабое здоровье и с раннего детства тщательно оберегала ее от любых падений, ушибов, от физического труда. На уроки физкультуры Лиза не ходила, мама, сама далеко не спортсменка, обеспечивала ее справками для освобождения от занятий. Мама, движимая слепой гипертрофированной жалостью и заботой о дочери, «добилась» неизбежного результата. Дочь выросла абсолютно неприспособленной к жизни, с вялыми мышцами и хрупкими костями. Страшно подумать, какое Лиза, если у нее хватит на это сил, может принести потомство.
