– Это наше всеобщее пристрастие. Нам нравится приручать
зверей, которых не под силу приручить вам, людям. Крокодилы не так уж плохи –
во всяком случае, их не нужно кормить.
– Нет, но зато приходится каждое утро пересчитывать
детишек. Теперь я понимаю, почему ты все время твердишь о китах.
– Ты очень упрям, Спархок. Я произвела бы громадное
впечатление на своих родных, если бы у меня был ручной кит.
– По-моему, мы немного отвлеклись, – сказал
Вэнион. – Сефрения говорила мне, что у тебя возникли какие-то экзотические
подозрения.
– Я пытаюсь найти объяснение тому, чего еще толком не
видел, Вэнион. Это все равно что описывать лошадь, видя один ее хвост. В моем
распоряжении разрозненные кусочки и клочки мозаики – и более ничего. Я
решительно убежден, что все, с чем мы сталкивались до сих пор – и многое, с чем
еще не сталкивались, – как-то связано воедино, и направляет все эти
события один разум. Я думаю, Вэнион, это бог – или боги.
– А ты уверен, что твоя война с Азешем не приучила тебя
видеть враждебные божества под кроватями и в темных углах?
– Я опираюсь на авторитетнейшее мнение, что лишь богу
под силу воскресить целую армию из прошлого. Тот, кто высказал это мнение, был
весьма уверен в своей правоте.
– Не вредничай, отец, – строго сказала
Даная. – Понимаешь, Вэнион, дело это очень сложное. Когда воскрешаешь
армию, нужно воскрешать каждого солдата в отдельности, а для этого надо знать о
нем все. Именно из-за деталей обычно и терпят поражение маги.
– У тебя есть предположения? – спросил Вэнион у
друга.
– Несколько, – проворчал Спархок, – и одно
неприятней другого. Помнишь, я рассказывал тебе о тени? Той, что преследовала
меня по всей Эозии после того, как я убил Гверига?
Вэнион кивнул.
– Она появилась снова, и на сей раз ее видели все.
– Это звучит малоутешительно.
– Вот именно. В последний раз этой тенью были
Тролли-Боги.
Вэнион содрогнулся, и оба они, как по команде, посмотрели на
Сефрению.
– Правда, приятно знать, что в тебе нуждаются? –
сказала Даная сестре.
– Я поговорю с Заластой, – вздохнула
Сефрения. – Здесь, в Сарсосе, он собирает сведения для императора.
Вероятно, он знает много о нынешних событиях, так что я приглашу его зайти
завтра.
Послышался громкий всплеск.
– Я говорила тебе, Мурр, что этим все и
кончится, – самодовольно сказала Даная кошке, которая с ошалелым видом
барахталась в фонтане, стараясь удержаться на плаву. Положение Мурр ухудшалось
тем, что золотые рыбки, защищая свое обиталище, яростно тыкали носами в ее лапы
и брюшко.
– Вылови ее из воды, Даная, – сказал Спархок.
– Тогда я и сама промокну, отец, и мама будет ругать
меня. Мурр сама ввязалась в эту переделку, пускай сама и выбирается.
– Она утонет.
– Ни в коем случае, Спархок. Она умеет плавать. Видишь,
она изо всех сил плывет по-кошачьи.
– Что-что?
– По-кошачьи. Ведь нельзя же о кошке сказать «плывет
по-собачьи», верно? Она же, в конце концов, не собака. Мы, стирики, всегда
говорим «по-кошачьи» – верно, Сефрения?
– Только не я, – пробормотала Сефрения.
Глава 17
Забавнее всего было то, что родители никоим образом не могли
предвидеть, когда именно принцессе Данае вздумается нанести им ранний утренний
визит. Случались эти визиты не каждый день, и порой без них проходила вся
неделя. Сегодняшний визит был как две капли воды похож на предыдущие.
Постоянство – один из наиважнейших атрибутов божества. Двери спальни с грохотом
распахнулись настежь, и принцесса, с развевающимися волосами и горящими от
восторга глазами, влетела в спальню и одним гигантским прыжком очутилась на
постели, где спали ее родители. За прыжком, как всегда, последовали возня и
рытье в одеялах, покуда Даная наконец прочно не угнездилась между отцом и
матерью.
Она никогда не наносила эти визиты в одиночестве. С Ролло не
было никаких хлопот. Ролло был хорошо воспитанной игрушкой, всегда готовой
развлекать других, но не навязчивой. Истинным бедствием была Мурр. Она обожала
Спархока и в совершенстве владела искусством зарываться под одеяло. Проснуться
оттого, что когтистое существо бесцеремонно карабкается вверх по ноге –
довольно неприятный способ пробуждения. Спархок заскрежетал зубами, но стерпел.
– Птицы уже проснулись, – сообщила Даная почти
укоризненно.
– Я просто счастлив за них, – пробормотал Спархок,
сморщившись: кошечка, шнырявшая под одеялами, принялась ритмично запускать
когти в его бедро.
– Ты сегодня что-то не в духе, отец.
– Я был в духе несколько минут назад. Пожалуйста, скажи
своей кошке, чтобы не путала меня с подушечкой для булавок.
– Она делает так, потому что любит тебя.
– Я в восхищении, однако предпочел бы, чтобы она
держала свои когти при себе.
– Он всегда такой по утрам, мама?
– Иногда, – рассмеялась Элана, обнимая
девочку. – Я думаю, это зависит от того, что он съел на ужин.
Мурр замурлыкала. Взрослые кошки мурлыкают с пристойной
сдержанностью – в отличие от котят и кошек-подростков. Этим утром мурлыканье
маленькой кошки напоминало приближающуюся грозу либо скрежет мельницы с
разболтавшимися жерновами.
– Сдаюсь, – сказал Спархок. Он откинул одеяла,
выбрался из постели и набросил халат. – С вами тремя невозможно
выспаться, – упрекнул он. – Пойдем, Ролло?
Жена и дочь Спархока озадаченно глянули на него, затем
обменялись встревоженными взглядами. Спархок сгреб в охапку игрушечного
медвежонка Данаи и поковылял из спальни, волоча Ролло за правую ногу. За его
спиной Элана и Даная озабоченно перешептывались. Спархок шлепнул медвежонка в
кресло.
– Ролло, дружище, это же совершенно невыносимо, –
сказал он, стараясь, чтобы его было слышно в спальне. – Не понимаю, как ты
можешь все это сносить. – В спальне воцарилась мертвая тишина. – Я
думаю, старина, нам с тобой стоило бы уехать ненадолго, – продолжал
Спархок. – Они уже обращаются с нами, точно мы – предметы обстановки.
Ролло ничего не сказал, но, впрочем, Ролло вообще был
молчалив.
Зато Сефрения, стоявшая в дверях, была явно озадачена.
– Спархок, ты хорошо себя чувствуешь?
